Так начинался капитализм. К 30-летию начала кооперативного движения в СССР

30 лет назад в большой и гордой стране под названием СССР стало совсем трудно жить, почти невозможно. Причём сразу всем, за исключением совсем маленькой номенклатурной верхушки.

Одним, такие были в меньшинстве, нечего было купить на заработанные деньги (как эти деньги делались – отдельный вопрос). На прилавках государственных магазинов ещё валялся кой-какой ширпотреб, совершенно неликвидный в условиях товарной конкуренции даже с братьями по соцлагерю. Бытовая техника приличного качества попадала в страну только из зарубежных командировок, куда отправлялись считанные единицы. В продовольственных магазинах дело дошло до продуктовых талонов (как в войну) и рекордных очередей длиной в несколько автобусных остановок. Поход в ресторан нужно было планировать за неделю… и то лучше со своими продуктами-выпивкой. Другие, подавляющее большинство, с трудом перебивались от зарплаты до зарплаты.

Впрочем, и до этого страна якобы развитого социализма особо не жировала, товары на прилавки не выкладывали, а «выбрасывали». Но трагизм тогдашней ситуации усугублялся тем, что уже объявили гласность и чуть-чуть приподняли «железный занавес». То есть, народ узнал, что где-то за кордоном есть другая жизнь, и стал всерьёз задумываться о преимуществах одного социального строя над другим. Дело пахло… как минимум, ревизионизмом. Единственная на тот момент политическая сила в лице КПСС стояла перед серьёзным выбором – или окончательно «закрутить гайки» в обратную от свободы сторону, или ещё больше «ослабить вожжи», теперь уже экономические.

Остановились на втором варианте. Уже с начала 1987 года по Москве (за всю страну не скажу) поползли служи – вот-вот вернётся тот самый НЭП, придуманный Лениным (хорошим), но задвинутый Сталиным (плохим). И действительно, в одном из майских выпусков газеты «Труд» был опубликован Указ ЦК КПСС о развитие в СССР кооперативного движения и индивидуально-трудовой деятельности (ИТД). Этот номер профсоюзной газеты моментально стал библиографической редкостью, за неделю его украли практически из всех библиотек. Потом переписывали от руки, перефотографировали за неимением другой множительной техники.

От документа повеяло воздухом настоящей свободы, но даже самые смелые умы не могли предположить, что им Коммунистическая партия Советского Союза фактически подписала себе смертный приговор.  

Собственно, планировалось узаконить уже существовавшие «негативные явления». Подпольным цеховикам предлагалось выйти из тени и вполне легально продавать свою продукцию в специальных отделах и на рынках, а не из-под полы в общественных туалетах. Ещё проще было с «индивидуалами». За два года действия статьи УК о борьбе с нетрудовыми доходами на зону отправились десятки тысяч сантехников, взявших трешник за новую кран-буксу, и официантов, «округливших» счёт в свою пользу. Советская власть резонно полагала, что если она теперь не сажает предприимчивых кустарей и деляг, то они просто обязаны честно поделиться с ней доходами в виде налогов. Святая простота!

Послабление, в первую очередь, было рассчитано на пролетариат, однако именно интеллигенция стала флагманом и прожектором новой экономической реальности. Но не в раз. Первый год после выхода Указа в курилках НИИ, киностудий и редакций только и обсуждали преимущества кооперативов. В первую очередь останавливала историческая память о том, чем закончилась ленинская «новая экономическая политика», самых успешных нэпманов целыми составами отправили в сибирскую ссылку. Бытовало два варианта развития событий. Первый (жёсткий): дадут разбогатеть, а потом всё чохом конфискуют, а кооператоров сошлют. Второй (щадящий): зарабатывать больше 250-300 рублей в месяц никто не даст, но лучше быть самому себе хозяином, чем ходить под грубияном-начальником и кретином-парторгом.

Самым громким и наглядным стало открытие в Москве первого кооперативного ресторана «Кропоткинская, 13», столики в нём были расписаны на несколько месяцев вперёд. И это при отсутствии в меню спиртного, люди мечтали хотя бы прикоснуться к красивой жизни под названием «Консоме» или «Болонез», «спасибо» советскому общепиту за убогость ассортимента. В тот ресторан я так и не попал, зато отведал шашлыков в неказистой частной шашлычке у Киевского вокзала. Она оказалась на удивление безлюдной, трудящихся отпугивала цена в три рубля за 100 граммов, когда аналогичная порция у государства стояла не дороже 50 копеек. Шёл на встречу с нектаром, амброзией, однако первый же кусок из трёх предложенных убедил, что лично я мариную мясо на порядок лучше и оригинальней. Да и качество начального продукта смущало, о рыночной свинине, которую подразумевал закон о кооперации, я был более высокого мнения. Неприятно удивило и качество обслуживания, вместо услужливого полового из дореволюционного прошлого редких клиентов встречала классическая официантка из социалистического настоящего, на лице которой крупными буквами был написан люмпенский лозунг: «У советских собственная гордость!».

Однако в «Московском комсомольце» была напечатана заметка о посещении частного кулинарного рая и приведена парочка тамошних рецептов. Для меня это был настоящий взрыв мозга. Выбор сделан, я решил посвятить себя ресторанному бизнесу. Не зря со времен прочтения Хэмингуэя и Ремарка грезил своим баром или кафе на берегу океана. Однако первый же поход по контролирующим организациям вернул с небес на землю. Выяснилось, что для открытия собственной забегаловки мне надо было не снимать кино, а лет 10 отработать в ресторанном тресте, методично поднимаясь по карьерной лестнице, а потом ещё и отсидеть лет пять, чтобы обрасти на зоне нужными связями. 

Но свежий ветер перемен уже дул во всех интимных местах моего тела, и я бросился в авантюру по открытию ремонтно-строительного кооператива «Скиф». Ощущение первопроходца бодрило и пугало одновременно. Особенно проблема с регистрацией предприятия. И тут на помощь вчерашним физикам и кинооператорам пришёл легендарный московский кооператив «Шанс», ставший впоследствии прародителем уважаемой газеты «КоммерсантЪ». В помещении бывшей дворницкой в цокольном этаже жилого дома у метро «Полежаевская» сидело с десяток юристов, берущих на себя труд по составлению необходимой документации за 200 рублей (среднемесячной зарплате по Союзу). За эти деньги вам предлагался типовой вариант Устава и Учредительного договора с вашими персональными данными, а также содействие в поиске юридического адреса, помещения под офис и производственные площади, непременное условие для регистрации. Именно содействие, вам просто предлагался список предприятий, гипотетически готовых взять вас под своё крыло.

Тут-то и была самая засада. Указ был далеко несовершенен, каждый чиновник пытался внести свои дополнения. При этом относились к вам или с презрительной жалостью, как к потенциальным висельникам, или с ненавистью, как к классовым врагам. Зато сразу становилось ясно, что любой самый успешный «цивилизованный кооператор» ничто по сравнению с самым мелким начальником, обличённым государственной властью, последствие этого дисбаланса мы кушаем полной ложкой по сей день. Пришлось послать «Шанс» по известному адресу, взять дело в свои руки и через шесть месяцев наш, такой нужный всему народному хозяйству кооператив был зарегистрирован в маленьком кабинете Гагаринского райисполкома в соседстве с ещё сорока такими же бесшабашными авантюристами, жаждущими экономической свободы. И всего за 300 рублей в конверте плюс ежемесячные выплаты в зависимости от настроения «исполнительных» работников.

Следующим кругом ада стало получение печати, которая, по убогой советской ментальности, причисляла нас к клану больших начальников. Изготавливались эти кругляши в единственном в столице месте, стоили по прейскуранту 5.99, и ждать заказа приходилось не менее двух месяцев. Однако у входа в здание вас встречали сердобольные глаза сочувствующих вашему горю, предлагающие содействие в скорейшем получении символа власти за «жалкие» 150-200 р. Замечу, милиции они не боялись и не скрывались, соответственно, те у них были в доле. Без печати было никак нельзя, только что вышло разрешение работать в кооперативах на постоянной основе, и мы, как школьники на последнем звонке, мечтали поскорее стать самостоятельными. А заодно обзавестись солидными записями в трудовой, я знал кооператив, где по штатному расписанию числилось 8 генеральных директоров по разным вопросам, постоянно спорящих, кому первому должна подавать кофе единственная затраханная во всех смыслах этого слова секретарша.

Недолго меня хватило на этот рабочий кооператив. Первый же ремонт принес доходов в несколько раз меньше, чем я имел со своей подпольной деятельности, пользуясь несовершенством советской системы услуг и совмещая отхожий промысел с любимой работой в кино. К тому же свежие мозоли от мастерка и циклевочного аппарата никак не вязались с образом преуспевающего буржуа. Возвращаться на «Мосфильм» было стыдно, ведь уходил я с гордо поднятой головой, грозя заработать миллион, скупить на корню всех чиновников Госкино и запуститься с собственным фильмом на непатриотические темы. И тут друзья предложили попробовать себя на издательской ниве в полиграфическом кооперативе с банальным названием «Спектр» (в Москве к тому времени этих «Спектров» было уже больше сотни).

О, это была настоящая синекура! При всех взятках и накрутках выпуск одного плаката размером 60х90 обходился не более 30 копеек при розничной цене в полтора рубля. А были ещё календари, буклеты и фотообои. Я знаю в Архангельске квартиру, где в туалете до сих пор висит наша авторская обезьяна на унитазе, только краски поблекли.

Даже заниматься розничной продажей было излишне. Погожим летним днём 88-го года коммерческий директор нашего рекламно-издательского кооператива вышла из метро «Пушкинская» и за рабочий день обошла все организации, распложенные по правую сторону улицы Горького до площади Маяковского, заключив договоров по выпуску целевой рекламной продукции на общую сумму в несколько миллионов рублей! Всё просто, каждая уважающая себя советская контора имела солидный рекламный бюджет, и соответствующий отдел обязан был его освоить под страхом лишения прогрессивки и тринадцатой зарплаты. Заниматься этим было в лом, все были увлечены нескончаемым чаепитием и погоней за дефицитом, а посему с удовольствием сваливали свою работу на нас.

Вы спросите, почему мы не стали миллионерами? В те далекие годы я ещё не знал о существовании АЦБК и СЦБК, мелованная бумага считалась стратегическим сырьем. Но даже жалкие крохи позволили членам «Спектра» пару месяцев получать зарплату, дающую право поглядывать свысока на директоров, профессоров и прочих режиссеров-постановщиков.

Праздник жизни кончился в одночасье с началом съемок первого кооперативного фильма. То есть, и до него в порядке эксперимента в отдельных группах киностудии «Мосфильм» был разрешён хозрасчёт – мой друг, отработавший на «Интердевочке» ассистентом оператора, смело ушёл в простой года на два. Но полностью частное кино подразумевало под собой политическую свободу. Партия осознала, что из её рук уходит важнейшая составляющая, и наложила вето на использование идеологии в коммерческих целях, под поправку к Указу попали и издательские кооперативы.

Но не зря наш человек 70 лет жил в стране, в которой ничего нельзя, не хуже мыши научившись искать всевозможные лазейки и дырки в законодательстве. Махровым цветом расцвели Молодёжные центры при райкомах ВЛКСМ и Центры научно-технического творчества при Домах пионеров, там запрещенное было разрешено. Само собой подразумевалось, что эти первичные партийные ячейки будут следить за деятельностью своих подопечных, а заодно партия сваливала с плеч заботу о материальном обеспечении подрастающего поколения. Фатальная ошибка, именно из таких центров вышли всемирно известные сегодня олигархи, а сам ВЛКСМ стал главным могильщиком старшего товарища - КПСС. Он давно просил порулить, вот ему и дали...

Мы быстро перерегистрировались, хотя и это было излишне, можно просто заключить параллельный договор, относя ежемесячную мзду первому секретарю райкома. Но вот работать становилось всё сложнее, на полиграфическом поле росла конкуренция. К началу 89 года стало ясно, что идея отвлечь пролетариат от пьянства общественно-полезным и материально-выгодным трудом с треском провалилась.

Рабочий продолжал горбатиться у станка за свои 300, на которые трудно было что-то купить. На один производственный кооператив приходилось по паре сотен торгово-закупочных, работать руками не за страх, а за совесть, просто разучились, это качество до сих пор воспринимается, как врожденный талант. Первые пошивочные кооперативы наглядно показали свою несостоятельность, их изделия по качеству и сроку носки значительно уступали китайским товарам, не говоря уже о яркости и трудовой дисциплине.

И вот тут в воздухе повеяло запахом хорошо спланированной провокации. Особенно, когда кооператор Артем Тарасов громогласно объявил об уплате партийных взносов с трёхмиллионного дохода. Остальные восприняли этот демарш, как толчок к репрессиям против зарождающейся нео-буржуазии. «Московский комсомолец» и «Огонек» воспевали Артема, как образец нового мышления, «Советская Россия» и «Труд», печатные органы пролетариата, предрекали скорые купеческие загулы с цыганами и грядущую эксплуатацию рабочего человека. До сих пор уверен, ситуация была инспирирована советскими спецслужбами, КГБ следил за реакцией населения. А вот реакции никакой и не было, рабочий класс оставался пассивен, не хотел не только работать сверх положенного, но и карать.

Кто жировал, так это ушлые директора госпредприятий, сразу уяснившие, как теперь можно стричь золотое руно, не опасаясь ОБХСС. Идея проста, как всё гениальное – при фабрике или заводе, выпускающем что-нибудь имеющее покупательский спрос, организовывался кооператив под председательством жены, племянника или тёщи директора. И весь дефицитный товар, выпущенный госпредприятием, прогонялся через этот кооператив и реализовывался по коммерческим ценам. Рабочие даже не предполагали, что работают в капиталистической системе, ведь их зарплаты оставались вполне социалистическими.

Через год мне стало скучно и безысходно, и я отправился открывать для себя Америку. Вернулся на руины кооперативного движения. В отличии от 88-го, в 90-ом году у кооперативов не было практически никаких шансов заключить договор с государственной конторой, их имидж упал ниже плинтуса. Тоже в сфере розничной торговли и услуг, газеты пестрели заметками о крысиных хвостиках в чебуреках и бракованных деталях в только что отремонтированных телевизорах. Отчасти это было правдой, кооперативные шашлыки все больше попахивали собачатиной, на криво пошитые блузоны в подземных переходах невозможно было смотреть. У метро «1905 года» открылся первый магазин с колбасами по свободным ценам, откованный гостями из провинции. На них с ненавистью смотрели плохо оплачиваемые москвичи, не умеющие жить впрок. Редкие кооперативные рестораны один за другим закрывались на переучет, парное мясо стало диковинкой даже для Центрального рынка, а несколько бутылок алкоголя в смену оставались исключительной прерогативой государственного общепита.

Было полное впечатление, что вскорости тот же ЦК КПСС объявит судьбоносный Указ несостоявшимся и даже вредным. Посадить не посадят, но уж точно обдерут до нитки. Именно в те дни появился самый популярный анекдот последнего периода загнивающего социализма: «Кооператив «Свобода» арендует один погонный метр государственной границы», к многочасовым очередям в винные отделы прибавились аналогичные ко всем посольствам капиталистических стран сразу.

Несомненно, так бы оно все и случилось. Помешало одно, Горбачев уже по уши увяз в иностранных кредитах, а любой отход от «нового мышления» ставил страну перед угрозой масштабного голода. Денежная масса только раздражала, и знаменитая «павловская» реформа только усугубила кризис, обокрав исключительно пенсионеров с их заначками для внуков, когда мои знакомые кооператоры за неделю возили на обмен полтинники и стольники в коробках из-под холодильников.

Но большевики боролись за своё исчезающее могущество из последних сил. Я их понимаю, в течении многих лет отдыхать в престижных сочинских санаториях, прогуливаясь по прохладным обеденным залам с вазочкой черной икры в руке, когда безликая масса остальной черни томится в потных очередях антисанитарных столовок на городских пляжах. И тут появляются новые русские, с фамилиями Березовский и Ходорковский, для которых постоянно держат отдельный столик в маленьком, но уютном кооперативном кафе с видом на Агурские водопады. И, что самое обидное, если завтра посадочных мест не будет хватать, рядом моментально откроют новое заведение. Как такое могли стерпеть люди, чьи пыжиковые шапки и черные «Волги» были совсем недавно опознавательными знаками касты неприкасаемых?

Возмущались партийные чиновники. Простой народ безмолвствовал, погружённый в насущные проблемы. Единственным выходом из кризиса казался неудачный путч, направленный отнюдь не против гласности, а против кооперативов, уже сделавших многих людьми, а не стадом.

Но вместе с победой демократии и капитализма наступил окончательный закат кооперативного движения. К 93-му году оставшиеся в живых кооперативы поголовно превратились в МП (малые предприятия), а унитазы в платных туалетах стали мыть солидные члены «Товарищества с ограниченной ответственностью». Идея действительно себя изжила, и не только своим названием. Малый бизнес до сих пор играет самую незначительную роль в удвоение ВВП, хотя в развитых капиталистических странах происходит в точности наоборот. «Спасибо» за это нашему законодательству и чиновничьему беспределу.

Уже в середине 90-х крупные предприниматели ранга Лисовского и Потанина в своих телевизионных интервью вальяжно заявляли, что не имеет никакого смысла открывать небольшое собственное дело, лучше сразу приватизировать целый комбинат. Проблемы и хлопоты те же самые, зато отдача несоразмерна. Готов подписаться, во время своей тверской эпопеи (управление развлекательным центром, куда, в том числе, входили ресторан и три бара) я все трудности сваливал на размеры торговых площадей и количество посадочных мест. В налоговой инспекции меня «успокоили» - даже с 4 столиками и одной барной стойкой геморрой был бы тот же. А ведь именно о чём-то небольшом и компактном я мечтал, зачитывая до дыр «Три товарища» и «Острова в океане».

Но огромное спасибо тем кооперативам. Ведь именно они сделали нас, совков, более самостоятельными…

Оригинал