Теория и история порнографии. Взгляд из XXI века

Что описывается в этой книге, понятно из названия. Понятно ли? Автор показывает, что в “порнографию” и “непристойность” в разные годы записывали совершенно различные явления. Самое очевидное и популярное на протяжении веков мнение гласит, что порнография – изображение и описание, порождающее и усиливающее в человеке половое влечение. Но не слишком ли широкий круг явлений можно тогда записать в порнографию?

Во избежание откровенного идиотизма, к которому может привести последовательное применение этого определения, его разбавили рассуждениями о том, что порнография – это нечто, “растлевающее чистые души”. При этом представление, что изображения и описание секса, воспринимаемые человеком, который об этом ничего не знает, делает его нравственно хуже, обычно принималось людьми без размышления как самоочевидное. Однако оно мне кажется бездоказательным и поэтому неправильным.

Понятие порнографии неотделимо от понятия непристойности, которое совсем уж мутно. Справедливым мне здесь кажется приведённое в книге мнение, что непристойность – то, что люди не привыкли наблюдать в своей повседневной жизни. Но в этом определении нет никакого намёка на аморальность непристойности, что для наших заказных моралистов неприемлемо. Зато оно может раскрыть нам тайну силы воздействия порнографии на большинство людей в прошлом. Её труднодоступность усиливала радость от удовлетворения тех инстинктов, которых она призвана была удовлетворить (это помимо того, что половой инстинкт у потребителей порно как правило угнетён и его утоление особенно желанно).

В последнее время стала господствовать точка зрения, что порнография – ПРЕИМУЩЕСТВЕННОЕ возбуждение в читателе=зрителе похотливых мыслей и чувств. При этом непонятно, как именно оценивается эта преимущественность.

Впрочем, как показывает автор на многих страницах своего произведения, люди не очень-то задавались вопросом, по какой причине порнография вредна. В их мозгу просто всплывало “так нельзя потому что нельзя”. Когда же нередко те же самые люди эту порнографию употребляли, они думали только о том, как понадёжнее скрыть этот факт. Если человеку что-то приятно, он либо считает это правильным, либо вообще ничего не думает на сей счёт. Вопрос полового влечения – один из важнейших в жизни человека. От того, как он его решает, зависит в его жизни практически всё. Поэтому тематика “Истории порнографии” никогда не будет неактуальной. Проблема примечательна тем, что вслух о ней говорить не любят. Груз напускного стыда, распространяющийся издревле на публичные разговоры о интимных областях жизни, всё ещё очень силён. Что ж, тем интереснее, когда о них говорят прямо, честно и со знанием дела.

Целями книги являются показ форм существования порнографии в различные эпохи, изменения этих форм и демонстрация мер, которые общество в различные эпохи принимало или не принимало против порнографии.

Монтгомери Хайд смотрит на проблему порнографии глазами либерального европейца второй половины XX века. Он отстаивает ценность и необходимость доступности для читателей и зрителей произведений с художественной и исторической ценностью, зачисляемых обычно в порнографию. Он не считает доказанной связь между прочтением порнографии и совершением сексуального насилия в реальной жизни. Он считает, что запретительные меры к порнографии только увеличивают её вред. Но в чём же по нему вообще её вред? Исходя из его замечаний в конце книги – в том, что она возбуждает читателя и побуждает его к мастурбации. Тем самым он считает, что сексуальное возбуждение и мастурбация вредны.

Более того,  Хайд считает, что преимущественные описания физиологической стороны любви и сексуальных деталей не способны приносить человеку эстетическое наслаждение. Аргументов он опять-таки не приводит. Я снова не понимаю, чем описания соитий в этом плане хуже описаний каких-нибудь колосящихся полей. Впрочем, работа носит преимущественно описательный характер, и походу этих описаний Хайд ничего не говорит о пользе или вреде изображений и писаний, подходящих под тематику книги.

Фактический материал довольно обширен, но, начиная с Нового Времени, ограничен Англией, Францией и США. Впрочем, этот недостаток вряд ли может опровергнуть выводы автора об изменчивом отношении к порнографии в разные времена при разных обстоятельствах. Материал расположен как последовательно по эпохам в развитии человечества, но антипорнографическое законодательство рассматривается отдельно, после всех.

Сейчас, в первую эпоху, когда большинство людей на Земле благодаря интернету получили неограниченный доступ к самой разнообразной порнографии, особенно интересен вопрос, как порнография действует на общество и как общество влияет на изготавливаемую в определённую эпоху порнографию. Сам факт, что людям нужна порнография, свидетельствует о том, что посредством банального полового акта полового возбуждения человеку достигнуть не удаётся. Почему? Сексуального партнёра у человека может не быть вовсе, либо он этого человека не удовлетворяет по каким-либо причинам (внешность, поведение, социальный статус). Всё это бывает с огромной массой людей, которые становятся потенциальными потребителями непристойностей.

Описательная часть явно преобладает над размышлением о судьбах порнографии, но так, видимо, и было задумано.

Содержание порнографии неотделимо от идеала сексуального удовлетворения, который был характерен для каждой эпохи. Фантазия сочинителей имела источником те ситуации, в которых типичный потребитель порнографии мечтал получить половое удовлетворение. Средневековый аскетизм вызвал к жизни красочные описания порки, а викторианский идеал добродетельной жены – восторг перед умениями проституток. Наибольшее внимание автор уделяет описаниям удовлетворения гетеросексуальной похоти, в особенности описаниям проституции (именно эти сюжеты – главные в описываемых им творениях). Автор, говоря о порнографии, рассматривает лишь изображения и описания, в которых нет “извращений”, так как, по его мнению, “являются предметом исследований психоаналитиков, сексопатологов и полицейских, а не литературных критиков”. Но мне непонятно такое разграничение. Я так и не понял, почему изображения и описания “извращений” не могут служить показателем общественных отношений какой-либо эпохи. Лимитирование этой проблематики обедняет книгу.

Автор анализирует антипорнографическое законодательство и правоприменение, отношение общества к порнографии в различные эпохи, круг её потребителей, а также особенности действия порнографии на людей в различные эпохи. Правда, он это всё делает не настолько подробно, как требуется для исчерпывающего прояснения вопроса. Ещё автор констатирует, что изготовление и потребление порнографии почти всегда оставалось мужским делом, не поясняя, почему сложилась такая ситуация. А нам хотелось бы это знать.

Из авторского повествования складывается ощущение отсутствия в истории порнографии какой-то собственной внутренней логики. Эволюция порнографии лишь отображала эволюцию общественных отношений. Хайд не выявляет тенденцию к росту или падению уровня непристойности порнографии в течение истории человечества. Во всех этих вопросах сложно заметить какую-либо тенденцию (возможно, потому что её вовсе нет), кроме смягчения отношения к порнографии и фактического прекращения её законодательного преследования в XX веке. Автор лишь вскользь замечает, что чем активнее порицалась и запрещалась порнография в определённую эпоху, тем значительнее она действовала на читателя.

Хайд убедительно доказывает, что порнография существовала всегда и всюду, несмотря на все запреты к её изготовлению и распространению. Также он утверждает, что “порнография будет существовать, пока живы сексуальные фантазии мужчин и женщин, которые по тем или иным причинам не могут быть удовлетворены в реальной жизни”. Но выводы о пользе или вреде порнографии из фактического материала работы как-то не особо вытекают. Мы видим влияние общественных отношений на содержание и распространение порнографии в обществе, но мы не видим влияния распространения порнографии на эти общественные отношения. Этот пробел серьёзно обедняет работу. Поскольку вопрос о влиянии порнографии на общество толком не затрагивается, трудно сказать, насколько обоснован авторский вывод о безвредности порнографии.

Долгое время в обществе было непреложным правилом мнение, что порнография подрывает порядок и устои общества (сегодня он танцует джаз, а завтра Родину продаст). Потому с ней и активно боролись. Хайд показывает, что преступления против общественной нравственности трактовались как близкие к преступлениям против политической власти, пусть первые и оценивались как менее тяжкие. Однако в XX веке ситуация изменилась. Автор жил во время, когда новая тенденция только начала проявляться, но он уже вполне её уловил. Хайд, правда, акцентирует внимание, что в порнографию перестали огульно записывать все художественные произведениями с описаниями секса. Но свободнее стали распространяться и произведения соответствующей тематики без претензий на художественность! Автор не ищет причин этого изменения, но мы видим здесь признание государственной властью широкой автономии частной жизни.

Это и есть определяющее событие в истории порнографии. По крайней мере, в той истории, которая заканчивается настоящим моментом.