О «специфическом учреждении» - СИЗО и голодовке. Троллинге как реакции на лицемерие. Двойной жизни и жизни с волчьим билетом. Фашизме и экстремизме. Не ответе Бабченко и разочаровании в Венедиктове. Первом координаторе кемеровского штаба Павле Будникове как «успешной спецоперации властей». О том, почему после президентских выборов закрыли новокузнецкий, а не кемеровский штаб. Причинах переезда второго координатора Ксении Пахомовой. Ближайших задачах кемеровского штаба и песне Джона Леннона «Imagine».
Тридцатишестилетний кемеровчанин Станислав Калиниченко – политический активист, которому силовые структуры не дают спокойно жить уже пять с половиной лет. Сфабрикованные уголовные дела, бесконечные судебные заседания, заблокированные счета, фактическое лишение права на работу. Предъявляемые Стасу обвинения поражают абсурдностью, а решения судей по его делам – нелогичностью. В апреле 2018 года Стас на четыре месяца загремел в кемеровский СИЗО, где девятнадцать дней держал голодовку. В августе освободился, и, неожиданно для многих, занял пост координатора штаба Навального в Кемерове. Неожиданно, потому что прежде Калиниченко, являясь убеждённым оппозиционером, держался особняком, хотя и плотно общался с активистами и волонтёрами штаба.
И кузбасские блогеры, и федеральные независимые СМИ рассказывали о Стасе, но «в страдательном залоге», как об очередной жертве системы. Думаю, читатели почти ничего не знают о Калиниченко-человеке. Надеюсь, нынешнее интервью в какой-то степени этот пробел ликвидирует.
Беседовали в штабе, который занимает офис многоэтажного здания за пустырём, где прежде находилась «Зимняя вишня». В штабе был выходной, но не уверен, что разговаривали тет-а-тет. Как рассказал Калиниченко, многие его знакомые абсолютно уверены, что офис прослушивается. Сам Стас в этом не убеждён, но сотрудники подразделения «Э» - «у нас постоянные непрошенные гости, достали уже так, что мочи нет» (цитирую Калиниченко).
Признаюсь, опасался, что после пяти лет преследований и четырёх месяцев в СИЗО Стас превратился в озлобленного параноика. Но увидел открытого, уверенного в своей правоте человека.
Внимательно следившие за историей Калиниченко могут прокрутить несколько абзацев и сразу перейти к вопросам и ответам. Но хоть что-то сообщу о Стасе тем, кто слышит о нём впервые. Исчерпывающей эта «Справка» не будет. У морока нет логики, абсурд не поддаётся внятному и краткому описанию. С 2010 года Калиниченко снимал и выкладывал на ютьюб видеоролики об акциях кемеровчан, вступивших в конфронтацию с системой. 11 июля 2013 году в квартиру Стаса пришёл сотрудник ФСБ с группой полицейских. Провели обыск, не объяснив причины и не назвав законных оснований. Дальше процитирую пост Калиниченко:
«Налёт на квартиру завершился тем, что ФСБшник и менты забрали мой компьютер, сотовый телефон, три карты памяти и диктофон, и вызвали на допрос в качестве свидетеля. Впоследствии они начали рыться в моих личных документах и файлах – фабриковать против меня уголовное дело. На следующий день после налёта меня уволили с работы – сотрудник отдела безопасности фирмы попросил написать заявление по собственному желанию…».
Итог – первое уголовное дело за ретвит (надо ли было переворачивать всю квартиру, чтобы в конечном счёте всё равно к посту прицепиться?). Обвинение в экстремизме, которое сам Стас отрицал и продолжает отрицать. Интернет-пользователь, который изначально разместил твит на своей странице, к уголовной ответственности привлечён не был, а Калиниченко оказался одним из первых в стране, привлечённым к суду за репост. Первое уголовное дело сфабриковано по доносу Антона Горелкина – ныне депутата Государственной думы, а тогда пресс-аташе губернатора Кемеровской области.
19 июня 2016 года полицейские задержали Стаса Калиниченко «за распитие спиртных напитков». Калиниченко потребовал проведения экспертизы, правильного составления документов и соблюдения других юридических норм. Его затолкали в «бобик» и увезли в отдел полиции. Снимок Стаса с разбитым лицом – пожалуй, самая известная его фотография.
Полицейские уверяют, что задержанный сам бился о стены и пол. Версия, которую Калиниченко изложил в «Сообщении о преступлении», направленном на имя руководителя Следственного управления по Кемеровской области, звучит убедительнее:
«В преддверии входа в здание по ул. Шестакова, 34 (фамилия скрыта «7x7») и находившиеся с ним около восьми полицейских наносили мне несколько десятков ударов по всему телу руками и ногами, в течение нескольких минут. При этом я кричал, когда был в сознании (крики должны быть зафиксированы камерами наблюдения, которые установлены в здании отдела полиции). После избиения и попыток убить меня в преддверии отдела, (фамилия скрыта) и его сообщник вытащили меня в наручниках из входа на улицу и подвели к деревянной скамье, стоящей в углу возле преддверия. Там (фамилия скрыта), пользуясь тем, что я не могу опереться руками, которые были туго сцеплены за спиной наручниками, толкнул меня к стене, поставил подножку, и я упал головой на угол скамьи, повредив лоб. Кровь, забрызгавшая стену, была потом зафиксирована моим товарищем на видеокамеру».
Кроме того, в этом документе Стас сообщает, что полицейские несколько раз душили его до потери сознания. Потерпевший добивался возбуждения уголовного дела против полицейских, но дело возбудили против него самого – за то, что он якобы ударил полицейского.
Тяжба продолжалась два года. В апреле 2018-го Стаса закрыли в СИЗО. До этого он находился под подпиской о невыезде. Меру пресечения изменили, так как, по словам правоохранителей, Стас не являлся на судебные заседания. Однако Калиниченко говорит, что проживал по месту регистрации и повесток не получал. Сейчас дело закрыто «за примирением сторон». Но это не значит, что система оставила Стаса в покое. 5 сентября его задержали «за публикацию нацисткой символики» (таковую углядели в старом скетче юмористической телепрограммы «Маски-шоу»). А 9 сентября, как сообщает кемеровский штаб Навального, «неизвестные лица в штатском похитили координатора штаба Стаса Калиниченко и сотрудницу штаба Серафиму Тебенихину на акции против грабительской пенсионной “реформы”».
«Они изображают суд»
Был в твоей жизни какой-то Рубикон, переломный момент?
— Вообще начиналось всё постепенно. В 2010-м увидел в соцсети, что какой-то парень выходит к кемеровскому Главпочтамту с плакатом, на котором всего лишь цитата из 31-ой статьи Конституции (о праве граждан на мирные собрания, митинги и демонстрации – А. Н.), и его каждый раз забирают менты. Это был Миша Рязанов, которого я на тот момент не знал. Присмотрелся: интеллигентный парень, студент, молодой совсем – лет девятнадцати или даже восемнадцати. И он передаёт тот месседж, который есть у меня внутри. Я вижу, что это власть преступников, и она мне не нравится, но я сижу и ничего не делаю, а он хотя бы с плакатом вышел. Сказал себе: я хоть как-то присоединюсь к этой акции; вряд ли встану рядом с плакатом или через пять метров, как это положено – мужества не хватит, но хоть что-то сделаю. Занимался тогда видеопроизводством, немножко журналистикой. Взял камеру и пришёл на очередной пикет Миши, чтобы осветить это мероприятие, и потом выложить ролик в сеть. Руки тряслись, ноги тряслись. Потел. Страшно было. Но пошёл, иначе всю жизнь винил бы себя в трусости. Так появились предпосылки к моему первому уголовному делу.
Делу о ретвите?
— Систему не интересовали никакие призывы, никакой экстремизм, якобы содержащийся в посте, который был перепощен в соцсети на аккаунте «Стат Калиниченко». Основная причина была в том, что я делал в своём видеоблоге. Красиво старался новости подать, рассказать о событиях по-журналистски. Опыт, который получил, работая на телевидении, перенёс на ютьюб, и употреблял его на то, чтобы как можно больше интернет-пользователей узнало, что в Кемерове есть люди, которые протестуют против фальсификации президентских выборов, выборов в Госдуму и так далее.
Сейчас эти видеоролики остались?
— Да, они висят на ютьюб канале.
Но о событиях относительно недавних. С апреля по август 2018-го ты находился в СИЗО. Это самая суровая репрессивная мера для кузбасского политического активиста?
— Наверное, да. В Москве – там и посерьёзнее вещи происходят. Бориса Стомахина вообще ломали по-жёсткому. Если обо мне говорить… Тут есть один нюанс, который хочу подчеркнуть. Моя посадка, моё уголовное дело – оно не столько политическое, сколько правовое. Началось всё вообще с бытовухи (речь о вменяемом Стасу в вину распитии спиртных напитков в общественном месте, которого он не признаёт, и отказе подписать липовый протокол – А. Н.), а вылилось в отстаивание своих прав. Не из-за губернатора Тулеева, не из-за Путина. Просто я отказался подписывать протокол, потому что имею право не ставить подпись под документом, в котором указано то, с чем я не согласен. Вот из-за этого всё началось.
В СИЗО закрыли, обвинив в том, что ты якобы скрываешься?
— Да. Тут тоже есть правовые нюансы. Нельзя сказать, что меня просто схватили и бросили в СИЗО. Они изображают суд. Это очень смешно, потому что у них нет профессионалов, нет людей, способных выполнять функции судей и приставов. Идёт абсолютная деградация. Тем не менее, сверху Путин указывает: «Вы людей не просто так сажайте, а делайте вид, что у нас есть суд и закон. Вот вам здание суда, вот вам форма с шевронами. Изображайте!». Обществу кажется, что происходит суд. И мы – я, мой брат, мои адвокаты – говорим: «Вы судить собрались? ОК, давайте судиться. И мы вплоть до каждой буквы закона отстаиваем свои права. Хотите привлечь по 318-ой статье? (применение насилия в отношении представителей власти; об абсурдности этих обвинений - в предисловии к интервью – А. Н.) Присылайте повестку, как предписывает соответствующая статья уголовно-процессуального кодекса». Они: «Какую повестку? Мы никогда этого не делаем! Просто звоним чуваку, и он прибегает. Если не прибегает – пришлём пару сильных мужиков, которые с ним поговорят, и тогда он точно прибежит». Мы: «Нет. Делайте в соответствии с УПК. Не дошла повестка, следующий этап – привод. Оформляйте привод». Они говорят: «Ах так! Ты нас заставляешь статьи УПК соблюдать? Тогда всё: меняем санкцию с подписки о невыезде на арест». И в один прекрасный день… Был к этому готов, хотя мой брат говорил, что они на это не пойдут. Я отвечал: «Сейчас увидим». Я пришёл, и мне действительно сменили санкцию на арест.
Пришёл на очередное заседание суда, и тебя уже не выпустили?
— Да.
«Голодовка – это шаг отчаяния»
Думаю, политический заключённый – это что-то не слишком привычное для кемеровского СИЗО. Вот тебя привели в камеру, где сколько-то человек уже находилось…
— Сразу после освобождения давал интервью журналистке независимого СМИ. Согласовали текст со мной, но потом, видимо, ещё главный редактор правки внёс. В итоге я читал не совсем то, что хотел сказать. Хорошо, что снова зашёл разговор на эту тему.
Это стандартная процедура. После суда доставляют в СИЗО, который находится в черте города на проспекте Кузнецком. Далеко ехать не надо – от вокзала три остановки. Очень специфическое учреждение. Ни с каким отделом милиции не сравнить, ни с каким обезьянником. Здание – несколько корпусов. Всё укреплённое. Сначала у тебя забирают все вещи, ценности. Сдаёшь шнурки, пояс и так далее. Слава богу, оставляют твою собственную одежду: ты ещё только в следственном изоляторе. И да – отправляют в камеру. В кемеровском СИЗО тысяча, что ли, человек, и там самый важный момент манипуляции – с кем тебя посадят и в какую камеру. Если тебя, условно говоря, считают хорошим и к тебе по-доброму относятся, то сажают в камеру, где более-менее адекватные люди. А если считают плохим – отправляют в камеру, где дискомфортно. И этим решением тебе могут сделать либо более-менее сносную жизнь, либо невыносимую. Когда я туда попал, сотрудники, как мне кажется, учли, что я интеллигентный человек, в этих вещах неискушённый. Меня сначала поместили в хорошую камеру. Она рассчитана на девять человек, но нас было восемь. В принципе, там можно было комфортно отбыть время, которое мне пришлось провести в СИЗО, но я начал требовать соблюдения прав, и где-то через неделю они решили: «Сейчас мы тебе покажем, что тут бывает и по-другому». И меня начали переводить в другие камеры. Окончилось всё это голодовкой и карцером.
Были угрозы, избиения со стороны сокамерников или сотрудников СИЗО?
— Сотрудники СИЗО угрожают при первой же возникающей возможности. Это ж обычное дело – скрытые угрозы, наезды. Юридически, конечно, это считается уголовным преступлением, но кого это волнует?! С сокамерниками тоже могли возникать какие-то бытовые конфликты, особенно под конец, потому что они уж совсем психологически несовместимых людей ко мне подселяли. Просто на ровном месте начинает человек докапываться, потому что ты ему не нравишься. Это никак не связано с тем, что это происходило именно в СИЗО. Так можно и в магазине с покупателем поцапаться или с соседом в студенческом общежитии. Я человек интеллигентный, а он привык на повышенных тонах разговаривать, кричать: «Я тебе сейчас в морду дам!». Наверное, в США это с юридической точки зрения считается угрозой, а у нас мимо ушей пролетает.
В первой камере и обстановка была психологически комфортной, и условия сносные: стены покрашенные, ровный пол. Поместили в другую: условия хуже, но с сокамерниками находил общий язык. Но потом перевели с третьего этажа в подвал. А в подвале неважно какие сокамерники, если из окна дует так, что продувает тебя насквозь. Пол в щелях. Доски гнилые, которые лежат чуть ли ни гвоздями вверх. Кровати все кривые. В эту – самую плохую - камеру меня перевели на вторую неделю. Там крысы по подоконнику бегали. И туда же перевели ещё одного паренька. Холодно. Нет кипятильника. Нет туалетной бумаги. И мы с ним пытались бытовые проблемы решать. Можно сказать, сдружились. Это в психологии называется «зоной комфорта». Если администрация видит, что ты попал в зону психологического комфорта, тебе её начинают разрушать. Просто уводят этого паренька и приводят нового. Неважно, сойдёшься ты с новым сокамерником или нет. В первые дни ты всё равно испытываешь дискомфорт, потому что к новому соседу надо привыкать… Или, как вариант, тебя переводят в другую камеру к новым людям. И вот этим сотрудники умеют изматывать. Это, опять же, незаконно. Сначала думал: «Может, это я такой психологически слабый, что меня из камеры в камеру переводят?». И только ближе к концу срока выяснил, что, если человек сидит в камере и свыкается с сокамерниками, то, как правило, весь срок в этой камере он и должен провести. Я поменял там камеры раз десять. Дичайшее было нарушение регламента, но я об этом не знал, потому что там не сразу во всём разберёшься. Когда уже узнал, начал на это жаловаться, но жалобами ничего не добился. Пришлось объявлять голодовку и попадать в карцер, а там уже совсем жёстко.
Насколько понимаю, в это же время голодовку объявлял Олег Сенцов.
— Мне потом рассказывал об этом мой адвокат Артур Сташ, а когда я объявлял голодовку, о голодовке Сенцова ничего не знал. Ты сидишь в замкнутом пространстве, и тебя стараются изолировать даже от той информации, которая касается СИЗО, где ты находишься. Рядом могут объявлять голодовку другие арестанты, но ты об этом можешь даже не узнать. Голодовка – это шаг отчаяния, на который решаются многие. Я начал узнавать, что голодал не единственный, когда родственники стали собирать через интернет информацию о других арестантах и заключённых, решившихся на такое. Но там, конечно, не у всех сроки голодовок большие. Наверное, в кемеровском СИЗО я был одним из лидеров по срокам голодовки – девятнадцать дней. Обычно администрация СИЗО выжидает две-три недели, может быть месяц, и начинает договариваться.
Всё-таки: какие были требования и чего удалось добиться?
— Прекратить перевод из камеры в камеру, но при этом поместить в хорошую. Меня не устроило бы, если бы меня перевели в камеру в подвале с крысами, и сказали: «Хочешь, чтобы мы тебя больше не переводили? Сиди здесь!». И когда ко мне пришли на девятнадцатый день, я сказал: «Не выйду из голодовки, если не скажете, в какую камеру переводите». Иначе они бы моим родственникам сообщили, что я прекратил голодовку, и что якобы все мои требования выполнены. А дальше администрация скажет: «Всё. Ты в наших руках». Я добился того, что меня перевели в относительно хорошую камеру, и по мелочам ещё. Ко мне стали относиться уважительнее, я добился соблюдения своих прав, хотя и не во всём. До Верховного Суда так и не получилось достучаться. Там эти жалобы очень сложно писать. Ты сидишь и пишешь жалобу от руки на восьми листах – ещё и в нескольких экземплярах! – в надежде, что она дойдёт. Потом ждёшь неделю. Узнаёшь, что жалоба не дошла, или судья, которому отправлял жалобу, не передал. И ты ещё одну жалобу пишешь – на то, что не передали предыдущую. Это выматывает. Конечно, одним из требований голодовки было, чтобы корреспонденция отправлялась ответственно. И вот это требование выполнено не было. Этого ты никакой голодовкой не добьёшься, не достучишься до Верховного Суда.
Когда закрывали в СИЗО на четыре месяца, что тебе светило?
— Тогда неизвестно было, что именно на четыре месяца.
Понятно, но всё-таки: какое наказание тебе грозило в конечном счёте?
— Закрывали на время суда. И мы поначалу всё равно рассчитывали, что «ребят, хорош шутить-то, из мухи слона раздувать!». Ну ладно, решили попугать меня СИЗО, но давайте поскорее суд заканчивайте, назначайте какой-нибудь условный срок, а там разберёмся. Но в течение четырёх месяцев я вижу, что они отказывают во всех ходатайствах. Доходит судебная стадия до того, что прокурор озвучивает обвинение и запрашивает срок: два года два месяца колонии-поселения. Это то, что я реально мог получить, если бы не произошло какого-то чуда.
По поводу чуда. Прости за бестактность, но, прочитав новость о том, что ты выплатил компенсацию милиционеру, которого якобы ударил, я решил: «Стас откупился».
— Все так подумали. Нет, не так. Попробую объяснить. Был якобы пострадавший, которому я якобы нанёс удар головой, находясь в наручниках. Этот полицейский – Кузнецов – был в числе тех, кто заталкивал меня в камеру административного задержания. Душили меня до потери сознания и при этом держали другие, Кузнецов был немножечко в сторонке. Но потом, заталкивая меня в КАЗ, он якобы получил удар. Он поначалу прифигел от этой ситуации: будут тут ещё какие-то задержанные выпендриваться! Поначалу Сергей Кузнецов ходил на суды, требовал, чтобы меня закрыли. Но процесс длился уже два года, всё это время изображался суд. Вызывали и того, кто меня душил, и тех, кто держал мне руки и ноги, и Сергея Кузнецова – якобы потерпевшего. Через два года Кузнецову осточертело на суды ходить, отвлекаться. Возможно, сыграло роль то, что из-за него я в СИЗО сидел, держал голодовку. В интернете эта информация распространялась. Может быть, всё-таки совесть Кузнецова замучила. Злость, «классовая ненависть» у него уже прошли. Я бы никогда не стал с ним общаться. Всё-таки считаю его преступником. Но мои представители с Кузнецовым разговаривали. В итоге Кузнецов оформил две бумаги, которые мы предъявили суду. Заявление от якобы потерпевшего, что он со мной примирился, и бумага, согласно которой он получил от нас компенсацию. Эти документы в конечном итоге сыграли решающую роль.
Сергей Кузнецов приходит на судебное заседание, подаёт эти документы, и говорит: «Всё. Хватит. Прекращайте»… И судья отказывает в принятии этих документов, а я продолжаю сидеть! Тут уже в голове Кузнецова – верного служителя системы – что-то перевернулось. Он же мент, он в погонах, он крутой, но когда дело доходит до суда, то даже он не может повлиять на решение. Аналогичные чувства менты испытывают, когда сами попадают в жернова этой системы.
Но почему не отпускали? Потому что не Кузнецов и не закон, а, может быть, эшники – отдел полиции, который отвечает за политических бузотёров – решают: достаточно ли настрадался Калиниченко, или пусть помучается ещё? На тот момент они не определились. Проходит недели две, и суд принимает решение о прекращении дела. Тут уже офигевают мои адвокаты: основания две недели назад были такие же, но тогда вы оставили Стаса сидеть в СИЗО, а теперь отпускаете. Короче, будем дальше смотреть, с этим разбираться. Резюмирую: никакой сделки со следствием или с судом не было, назначение меня координатором кемеровского штаба Навального никак с этим процессом не связано. И я продолжаю относиться к системе и к правоохранительным органам так же, как и относился. Поблажек им от меня не будет. Абсолютно ответственно, под запись это заявляю.
Ты всё-таки сознательно троллишь систему, дёргаешь тигра за усы? Если да, нет ли в этом этического противоречия? Вроде как сам создаешь себе образ мученика.
— Ну как можно говорить про дёрганье тигра за усы, когда тигр первый на тебя нападает?! Такой ситуации, когда тигр спит, и я начинаю его просто так троллить, не было ни разу. А когда он уже напал, нужно как-то выживать. Троллинг в этом случае - реакция на лицемерие системы. Эта система изображает государственные институты, суды, правовое поле. У нас ведь все похищения людей оформляются через правоохранительные органы и суды – чтобы народ не понимал, что они просто осуществляют репрессии. Дескать, всё по закону. Они сами дают возможность троллить. Перестали бы они притворяться, ввели бы суды троек (речь о так называемых «оперативных тройках», учреждённых в 1937-м Николаем Ежовым- А. Н.), и не было бы никакого троллинга. Но пока не ввели, такая возможность остаётся, и ею надо пользоваться.
«Конечно, мне ближе Сахаров»
Ты сказал, что назначение тебя координатором никак не связано с судебным процессом. Но, насколько понимаю, активисты кемеровского штаба Навального тебя очень поддержали.
— Да. Я не был активистом или волонтёром штаба, но, когда штаб открылся, часто сюда приходил. Мне интереснее с молодыми, они некосно мыслят. Здесь появлялись ребята интересные, девчонки, с которыми я задружился. Познакомился с координатором штаба Ксенией Пахомовой. И накануне 6 апреля, накануне дня суда, на котором, как и предчувствовал, меня закрыли, отчаянно начинаю писать об этом в Фейсбуке, прошу Ксению помочь распространить эту информацию. И она берёт эту тему в оборот. Приходит на суд. Снимает видео. Публикует в своём личном блоге и в твиттере. Это сыграло роль, подняло волну. Мне стали поступать средства, благодаря чему мы смогли оплачивать услуги адвокатов.
Приходила на суды и Серафима Тебенихина. Она активная сотрудница штаба, но как раз в тот момент на время из штаба уволилась. Однако они обе со штабом ассоциировались, и многие думали, что и я оттуда. Конвоиры всем говорили про меня: «Это человек Навального», хотя в тот момент я официально со штабом связан не был.
Что касается эволюции твоих политических взглядов, отношения к Навальному. Я помню лёгкие пикировки с Ксенией Пахомовой у тебя в Фейсбуке. Помню высказывания о фильме «Он вам не Димон». Год назад к Навальному ты относился критически. Состоял ли ты раньше в каких-то партиях, общественных организациях?
— Про партии ответ простой: не состоял. У нас в штабе недавно была дискуссия. Бывший сторонник Навального спросил меня: «А вы левый или правый?». В моём случае ответить сложно. В Фейсбуке левые меня постоянно ругают, что я либерал-рыночник, а либералы-рыночники обвиняют: «То, что ты говоришь – это шариковщина: взять всё и поделить». Два лагеря, которые навесили на себя ярлыки. И каждый из этих лагерей приписывает меня к противоположному.
Про отношение к Навальному: теперь я работаю в его региональном штабе, и в полной мере нахожусь в той ситуации, когда могу предлагать вместо того, чтобы критиковать.
Но ты же до прихода в штаб ориентировался на какие-то политические силы: есть «Яблоко», есть «Открытая Россия»…
— На рубеже веков, когда был совсем молодым, на выборах голосовал за «Яблоко». В партиях не состоял, но Явлинский тех времён был мне симпатичен. Это больше от отца, он меня так воспитывал… Мне, как человеку, противостоящему системе, всегда претило записываться в какие-то партии, ходить под какими-то флагами. Условно говоря, если Путин мне не нравится, я буду дружественен со всеми объединениями, которым он не нравится тоже. Но эволюции не было. Об эволюции можно говорить, когда есть какие-то ярлыки. Каким-то своим общим принципам я остаюсь верен и по сей день.
В связи за столетием Солженицына публицисты и литературные критики вспоминали, что каждый инакомыслящий 70-х – начала 80-х делал для себя выбор: Солженицын или Сахаров?
— К сожалению, я очень поверхностно знаком с тем, что Солженицын писал в конце жизни. Но, конечно, мне ближе Сахаров с его космополитизмом и неприятием национализма в любой форме.
Не совсем случайно возник этот вопрос. Навальный в начале своей деятельности дружил с националистами.
— Я сейчас работаю координатором в кемеровском штабе Навального. Но если Навальный, начинавший с националистами, терпит на должности координаторов штабов людей с такими взглядами, как у меня, - это только плюс Навальному. Он способен демократично, гибко реагировать на разных людей.
В ноябре 2017 года Навальный, который, если не ошибаюсь, тогда ещё не был отстранён от участия в президентских выборах, выступал перед большим собранием кемеровчан на открытой площадке. Ты тогда задал ему некомплиментарный вопрос.
— Вопрос был про ФСБшника Феоктистова. Илья Пономарёв, который сейчас уехал за границу, писал, что информацию для фильма «Он вам не Димон» команда Навального добывала с подачи некоторых личностей в силовых структурах, в том числе Феоктистова. Я попросил прокомментировать это заявление, сделанное Пономарёвым. Навальный ответил в том духе, что зачем вообще слушать такого недостойного человека, как Пономарёв. Меня тогда этот ответ не вполне устроил.
Как проходит назначение координатором штаба?
— После ухода Ксении Пахомовой должность координатора осталась вакантной. Решает, естественно, Москва. Но там не знают, кто что представляет из себя на местах. Меня порекомендовали кемеровские активисты, ещё когда я сидел в СИЗО. Потом я вышел. Прошёл собеседование, и меня взяли на эту должность.
Кто проводил собеседование?
— Региональный менеджер федерального штаба.
По скайпу общались?
— Да, по скайпу. С 2013-го года, с момента, когда против меня возбудили первое уголовное дело, я нахожусь с волчьим билетом. Я вне системы, и практически лишён возможности зарабатывать. Про выстраивание профессиональной карьеры даже не говорю. И когда мне предложили интересную работу, где могут пригодиться те знания, которые у меня есть, да ещё эта работа связана с оппозиционной деятельностью, - я с радостью согласился. Взвешивал, часто ли придётся идти на компромиссы, став координатором штаба. Пока вижу, что на какие-то критичные компромиссы идти не приходится.
До волчьего билета была неприятная ситуация. Уже тогда у меня начинались проблемы, потому что я попал в поле зрения как блогер. И случайно нашёл работу – такая должность понтовая: помощник гендиректора по связям с общественностью разреза «Черниговец». Разрез «Черниговец» - это СДС (холдинговая компания «Сибирский деловой союз», которой принадлежат многие предприятия в Кузбассе; зарплата там, как правило, выше, чем на «обычных» работах, но СДС известен своей параноидальной подозрительностью ко всем своим сотрудникам; причиной увольнения может стать не только «политика», но и самое пустяковое нарушение трудовой дисциплины – А. Н.). А работать в СДС для человека, который хоть как-то связан с журналистикой, – это всё равно, что дерьмо хлебать большой ложкой. Это такое позорище, такой компромисс со своей совестью. Но я на него как бы шёл. Все мои знакомые между собой шутили: «Во прикол!». Естественно, не проработал там и месяца. Пошёл в свой выходной к кинотеатру «Юбилейный» на акцию протеста. Меня поймали, взяли паспорт, узнали фамилию и сразу же из СДС «по непонятным причинам» уволили. Да, компромисс был. Если бы не уволили, я, может быть, продолжал бы двойную жизнь вести. Такое раздвоение для нашей текущей ситуации – обычное дело. Я просто не всегда это уважаю. Я и в себе это не уважал. Когда обыватели говорят тем, кто находит в себе силы быть в оппозиции: «Да я за вас, ребята, но семью надо кормить». У многих такая позиция. Я был готов так жить, молчать. Но, видимо, что-то не позволило, поэтому я уже пять лет вне системы.
«Если мы будём зажигать, они не будут выгорать»
Смотрю на фотографию, которая висит на стене штаба. Навальный во время выступления в Кемерове. Его фигуру из темноты выхватывает луч прожектора. Ему внимает толпа. Просто рок-звезда. Но у культовых рок-групп, просуществовавших достаточно долго, после продуктивного периода начиналась стагнация, самоповторы. Недавняя дискуссия Навального с Антоном Долинным, высказывания об украинской автокефалии – это заставляет отворачиваться от Навального недавних симпатизантов. Время Навального, когда он мог быть консолидирующей фигурой для протестного движения, не уходит?
— А у меня простой ответ есть на этот вопрос: я не могу комментировать действия своего, пусть и не непосредсвенного, но начальника. Да, понятен кризис, о котором ты говоришь. Я сейчас работаю в его организации, и мы будем делать всё возможное, чтобы этот кризис успешно преодолеть. Если этого не произойдёт, в этом будет и частичка моей вины. Мы знаем примеры, когда людям удавалось избегать этих «кризисов среднего возраста».
Есть Навальный, и есть его штабы на местах, о существовании которых знают далеко не все. Иногда кажется, он одно, а его штабы – другое.
— Симпатии к Навальному конкретных людей завязаны на чём-то личностном, и не могут автоматически распространяться на штабы, в которых работают не такие знаменитые и харизматичные личности. Мы делаем не такие громкие расследования, как про Димона или про золотые унитазы. Но если у сторонников Навального интерес к нему перерастает во что-то большее, они находят штабы. К нам можно обратиться, написать и так далее. Сейчас, к сожалению, у нас мало волонтёров и активистов. Буду работать, чтобы это исправить. И сейчас затишье, связанное с тем, что нет яркой повестки, которая была накануне выборов. Я с этим пытаюсь справиться.
Как получилось, что самым первым координатором кемеровского штаба Навального стал такой странный человек, как Павел Будников – бывший член ЛДПР. Понимаю, что ты тогда официально не имел отношения к штабу, но не могу этот вопрос не задать.
— Мы в Фейсбуке просто разносили эту ситуацию. Глоток свежего оппозиционного воздуха, в Кемерове открывается штаб. И вдруг на руководящие должности ставят людей, которых вообще никто не знает. А когда начинают узнавать, офигевают, какая у них биография. Будников – человек системы. К тому же адвокат с «корочкой», а «корочку» адвокату выдают только в обмен на лояльность. Такой априори не может быть оппозиционером. Назначение Будникова координатором штаба Навального – это успешная спецоперация властей. Не знаю, администрации или ФСБ. Да, на начальном этапе им удалось обмануть федеральный штаб Навального. Но позднее федеральный штаб провёл опрос кемеровских активистов, нашёл в себе силы Будникова уволить, и поставить в Кемерове координатором молодую, пусть в чём-то неопытную, но яркую, харизматичную и свободную Ксению Пахомову.
Где сейчас Ксения Пахомова и первый координатор новокузнецкого штаба Навального Антон Волошин, больше известный как «Вязаный Твитер»? Поддерживают ли они Навального сегодня?
— Конечно поддерживают. Ксения рассказала в своём видеоблоге, почему перестала быть кемеровским координатором. А впоследствии у неё возникли проблемы уголовного характера из-за того, как она вступилась за меня. Ролик о моём аресте получился резонансным, Ксения меня просто спасла. За тот ролик против неё возбуждено уголовное дело «за оскорбление судьи при исполнении обязанностей». Судьи Ирины Билоград, которая меня садила. Ксения уехала в Москву. Её пытаются вытащить на допросы, но не особенно активно. Дело пока идёт ни шатко, ни валко.
Что касается «Вязаного Твитера» Антона Волошина. К сожалению, новокузнецкий штаб пришлось расформировать. Антон ушёл на другую работу. Но, конечно же, и Ксения, и Антон продолжают придерживаться своих взглядов, продолжают поддерживать Алексея Навального, просто они не работают официально в прежних должностях. Антон по-прежнему ведёт твиттер, хотя и не так активно, как раньше.
Почему из двух кузбасских штабов – новокузнецкого и кемеровского – после президентских выборов ликвидировали именно новокузнецкий?
— Если честно, не знаю. Не могу прокомментировать то, что было в штабе до меня. Вполне возможно, что новокузнецкий штаб был эффективнее. Я к нему отношусь очень серьёзно и с большим уважением. И сейчас бывшие активисты и сотрудники новокузнецкого штаба с «Протестным Кузбассом» связаны. Наверное, в Москве решили, что раз уж один из двух кузбасских штабов закрывать, то было бы странно оставить штаб в Новокузнецке, а в Кемерове, где сидит губернатор – закрыть.
Можно предположить, что новокузнецкий «Протестный Кузбасс» возник для объединения оппозиционеров, которые не совпадают с Навальным.
— Да как они могут не совпадать?! Вся эта игра в параллельные протестные организации – к ней не нужно так строго относиться. Сторонники Навального могут спокойно поддерживать «Протестный Кузбасс», участвовать в акциях этой организации. Заезжая в Кемерово, активисты «Протестного Кузбасса» заходят к нам в штаб, чтобы пообщаться. Между нами нет никакой конфронтации.
Это не общая черта региональных штабов Навального: активисты и координаторы быстро выгорают, либо их «выбивают»?
— Есть штабы, где координаторы работают уже достаточно долго и успешно. Насчёт активистов – да, они могут выгорать. Но это тоже наша вина, наша недоработка, что мы не всегда поддерживаем ту волну энергии, волну хайпа, которая у них есть вначале, а потом стихает. Это не какой-то естественный безысходный процесс, с которым нельзя бороться. Если мы будем зажигать, они не будут выгорать. Я пока налаживаю процесс. Всё-таки есть период адаптации. Хочу, чтобы было ярко, красиво. Чтобы не теряться в тени харизматичной Пахомовой, которая будет долго ассоциироваться со штабом. У меня, к сожалению, нет такой харизматичности, но, может быть, есть другие качества, которые могу использовать для пользы дела.
«Бабченко мне приписывает излишний героизм»
Говорим Навальный – подразумеваем блогер. И у Ксении Пахомовой яркий видеоблог. А у тебя?
— Сейчас я этим не занимаюсь.
Эта форма отмерла?
— Просто не хочу заниматься личным видеоблогом. Я отошёл от этого, оставив для самовыражения посты в Фейсбуке.
Какая сейчас повестка у кемеровского штаба?
— Есть чем заняться. Вообще штаб Навального занимается антикоррупционными расследованиями. Раньше я занимался немножко другими делами, сейчас учусь эти расследования проводить. Конечно, на местах всё, может быть, не так рельефно проявляется, но в Кемерове тоже воруют. Начинаем с каких-то, может быть, нелепых – про светофоры. Но я сам в этом разобрался и сам об этом рассказал.
Про светофоры – это твоё личное расследование?
— Нашей команды. Борис Павлов эту госзакупку нашёл, а я внимательно изучил аукционную документацию. Увидел цены, по которым они закупали запчасти и детали. Будем дальше делать расследования. Может быть выясним, что здание кадетского корпуса, которое у нас зачем-то собираются строить на Ленинградском проспекте – оно там тоже с какими-то астрономическими распилами. Почему бы это не проверить? Такая деятельность полезна, к чему-нибудь, да приведёт.
Каким видится собственное будущее?
— Достичь успехов вот на этом поприще: расследовательская деятельность, руководство региональным штабом. Это ближайшие задачи. Что касается личных долговременных планов – современная Россия совершенно отбила желание их строить. Я никогда этого не делаю, и доволен, что достиг этого уровня спокойствия, так скажем. Я не планирую дальше двух недель свою жизнь. Потому что через две недели меня могут на улице схватить, поместить в СИЗО, и потом придумать, за что они меня туда поместили. Такова ситуация в России.
Аркадий Бабченко написал пост, в котором упрекал тебя, что ты вовремя не эмигрировал. Что-нибудь ему ответил?
— Нет. В личку писать не хочу. Пишут ему сейчас столько, что он вряд ли моё сообщение увидит. А отвечать публично неохота. На самом деле, я хотел эмигрировать. Бабченко мне приписывает излишний героизм. Может, мне смекалки не хватило, чтобы вовремя отсюда слиться. Но историк Юрий Дмитриев поумнее меня, однако сидит в СИЗО после попытки сделать так, как мне советовал поступить Бабченко.
А сейчас хотел бы эмигрировать?
-— Сейчас другая ситуация. Взялся быть координатором штаба, и не могу просто всё бросить. Есть ещё один момент. У меня бывшая жена, пятилетний ребёнок. Жена подала на алименты в тот момент, когда у меня, кроме того, что не было возможности работать, так ещё и заблокировали все мои счета, поскольку я обвинялся в экстремизме. Наверное, меня из-за алиментов никуда не выпустят.
Про «печенюшки Госдепа» вспомнил. Кто и как финансирует кемеровский штаб Навального?
— Мы финансируемся из Москвы. Москва, насколько знаю, финансируется на донаты, на сборы людей. Я не знаком с бухгалтерскими подробностями, но могу представить, что наверняка есть сочувствующие обеспеченные люди, которые оказывают финансовую помощь. Почему бы и нет? Почему бы, будучи миллионером, не направить часть средств на хорошее дело? Я бы на их месте тоже так делал.
Иностранные спонсоры есть?
— Не знаю… Какая разница? Даже если есть, меня это не отпугнёт.
«Понятие «экстремизм» придумал Путин»
Ты видишь сходство между позднесовсетскими диссидентами и сегодняшними российским оппозиционерами (я сейчас не только о сторонниках Навального)? Вроде бы и тогда и сейчас власть отрицала существование инакомыслящих. И тогда и сейчас одним из методов расправы было лишение возможности работать. И вместо «политики» снова стараются «уголовку» «пришить».
— Я по-другому это вижу. Вопрос в героизме и дауншифтерстве. Когда ты можешь оставаться в комфорте, или выскочить, и знать, что тебя ждут различные лишения. В этом плане сейчас ситуация немножко иная. Сейчас власть и силовые структуры позволяют умеренным оппозиционерам оставаться в зоне комфорта. Тебе не обязательно рушить карьеру и жизнь. А радикалы – типа Стомахина, Бабченко – они уже страдают по-жёсткому. Появилась такая градация, и в этом отличие. Самая большая трагедия нашей страны в том, что Путин, учитывая ошибки своих кровавых предшественников, действует хитро и изощрённо, находя подход к очень разным людям. Меня всегда будет удивлять Алексей Венедиктов из «Эха Москвы». Раньше, когда ещё сохранялась свобода слова, смотришь какое-нибудь ток-шоу, и там этот хиповый чувак в очках топит правильные вещи против войны, против Путина, а потом вдруг… Это как во второй части «Крёстного отца», когда Фрэнки Пентенджели уже готов дать показания, и все уверены, что гангстерской империи Корлеоне придёт конец, но адвокаты Корлеоне приводят человека, брата Фрэнки, который даже не собирается ничего говорить. И зритель не знает, какие у них отношения, но почему-то Фрэнки отказывается давать показания и отказывается от всего, что он говорил раньше. Зрителям не объясняют, что там за механизмы срабатывают. Так и с Венедиктовым. Происходит какое-то событие «Икс», он на ходу переобувается, и начинает топить уже за Игоря Шувалова. Жаль было разочаровываться в Венедиктове…
Интересно же следить за сюжетом фильма, где Корлеоне побеждает всех, хоть он и гангстер. Начинаешь переживать за гангстера, как бы сочувствовать ему, использующему хитрость и силу. Путин сейчас также всех побеждает. Можно не отнимать работу, можно не сажать в тюрьму. Есть миллиард способов сделать так, чтобы человек был полезен режиму. Мы смотрим на людей, и ничего не можем с этим поделать. Не поддаются только самые стойкие.
Что сейчас у вас – у тебя и твоей мамы – с судами?
— Моя мама на сайте gulagu.net, посвящённом пыткам и тюрьмам, написала, что она думает о Мельникове и Зеленкове – это люди, которые не занимались прямыми пытками, но создавали мне пыточные условия, когда я сидел в СИЗО. Мельников – заместитель начальника по оперативной работе. Зеленков – начальник СИЗО № 1. Зеленков обиделся, и подал в суд, требуя моральной компенсации. Суд присудил выплатить ему 10 тыс. рублей. В апелляции решение оставили в силе. Что касается меня – вышел без судимости, без административного надзора. И многие думают, что я от этой системы откупился, потому что, кто попадает в эти жернова, тот просто так не выходит. Я бы и сам не поверил, если бы кто-то рассказал. Но уж так получилось.
Если кузбасский обыватель и слышал фамилию Калиниченко, то думает, что это «который фашисткая свастика и экстремизм». У тебя в Фейсбуке в статусе по-прежнему «сын хиппи»?
— Да.
Скажи ты уже хотя бы тем, кто читает этот текст, что не фашист и не экстремист!
— Это вообще замечательно, что мир наш удалось погрузить в такой мрак, что все мыслят в навязанных категориях. Путин так много говорит о террористических угрозах, что для распространения мыслей о терроризме сделал больше, чем иной террорист. А слово «экстремизм»… В сети популярен ролик, где студентики из центра «Э» сидят за компами и ищут экстремизм. Одного из них спрашивают: «А что такое «экстремизм»?». И он не может сформулировать. А почему? Потому что понятие «экстремизм» во всей его полноте придумал Путин. Для чего он его придумал? Чтобы докапываться до людей, которые не совершали ничего криминального.
А давайте-ка мы скажем, что они экстремисты. И слово-то какое научное – с суффиксом «ист». Давайте-ка мы, интеллигенты, тоже будем это слово употреблять, может, за умных сойдём. Я вообще не понимаю, что это такое. Это крайнее проявление чего-то? Взял кружку не вот так вот, а вот так – это уже, наверное, экстремизм. Поэтому хочу ответственно заявить: мне не то что не свойственны никакие проявления экстремизма, понятия такого - «экстремизм» - не существует. Давайте хотя бы «радикал» говорить. Но тоже не знаю, в каком направлении я радикальнее других.
Насчёт фашизма – это прикол вообще замечательный. Я далёк от фашизма настолько, насколько это возможно. С песней Джона Леннона «Imagine» согласен чуть менее, чем полностью. На религии только смотрю иначе. Я всё-таки культуролог, и считаю, что разные религии вносят разнообразие в наш мир. А государственные границы, национальные различия – это не стоит внимания. Навальный может разделять идеи националистов, а я не разделяю. Оставляю за собой такое право.
А про свастику – нашли в «Одноклассниках» в «сохранёнках» какой-то старый юмористический ролик из программы «Маски-шоу», там свастика две секунды мелькает. Я, честно говоря, даже думаю: а мне этот ролик не подкинули? Не помню, чтобы видел его раньше. Поначалу вообще не понимал, о чём речь. Это настолько всё нелепо, что судья Кошелев вынес по этому обвинению на редкость разумное решение.
Официальные кузбасские СМИ тебя полностью игнорируют?
— В 2012 году я опрашивал на улицах прохожих, поддерживают ли они Путина. Ролик в сети за первые недели набрал 50 тыс. просмотров. Для того времени для регионального блогера это очень много. Андрей Андреев в программе «Вести-Кузбасс» тогда про меня рассказывал. Но меня самого не показал и фамилии моей не назвал. Даже знакомые не поняли, что речь идёт обо мне. В тот же момент канал СДС «Мой город», который позиционирует себя как молодёжный, снял про меня сюжет. Там я появлялся в кадре. Потом сделал об этом постсюжет: как они повырезали и переврали мои слова. Это был последний случай, когда официальные кузбасские СМИ уделили внимание моей персоне. Очень доволен, что они боятся называть мою фамилию и показывать фотографию. Это означает, что даже упоминание моего имени может растревожить спящие умы. Видимо, они этого опасаются.
Ты написал в Фейсбуке, что начинал в СИЗО читать «Перед восходом солнца» Зощенко, и закончил уже не свободе. Ещё запомнилось, что ты лайкнул пост, приуроченный ко дню рождения Джима Моррисона – автора песни «Waiting For The Sun». Дождёмся ли мы восхода, и что делать в ожидании солнца?
— Хороший вопрос. Вот здесь эволюция взглядов у меня произошла. Вначале путинского правления был пессимистом. Все ждали, что морок вот-вот закончится, а я понимал, что это надолго. А сейчас верю, что мы всё-таки дождёмся восхода солнца. К таким выводам пришёл, исходя даже из моего личного опыта. Я заметил, что поступки, совершённые из благих побуждений, имеют более длительный эффект, чем поступки, совершённые из побуждений злых и корыстных. При Путине совершаются очень плохие вещи – убийства, сворачивание свобод. Именно поэтому велик страх, высока готовность впасть в отчаяние. Людям не хватает сил спокойно дождаться, когда взойдут семена добрых поступков. Злые поступки сейчас помножены на хитрость тех, кто их совершает, это продлевает срок их действия. Но мы, как в математике или программировании, вводим сюда фактор случайности. «Бог из машины», «чёрный лебедь» - назовите как угодно. Этот фактор случайности, не связанный с логикой происходящего, перечёркивает усилия тех, кто творит зло. Этот фактор может привести к тому, что империя зла рухнет в одночасье. Нужно просто набраться терпения. Прошу не путать с банальным «всё будет хорошо». Мой прогноз выстраданный.
Что делать? Я много писал об этом в Фейсбуке. У вас самообразование достигло космического уровня? Есть все навыки, которые действительно необходимы? Я, например, хотел выучить китайский язык и заняться компьютерным программированием. Начинал этим заниматься, когда было свободное время.
Нельзя опускать руки. И надо сохранить не-соучастие в тех мерзостях, которые сейчас происходят. Не делать глупостей, не переходить на сторону зла. И вам не будет стыдно, когда морок спадёт. Я, во всяком случае, действую, исходя из этого.
Другие ответы скороговоркой. Стас Калиниченко не чувствует себя в безопасности с 2013 года, однако в последнее время постоянной наружной слежки в режиме 24/7 за ним, судя по всему, не ведётся.
Обвинения активистов штаба Навального в преувеличении числа жертв в «Зимней вишне» не состоятельны, так как были спровоцированы чиновниками, скрывающими информацию о любой трагедии.
В Фейсбуке в группе «Штаб Навального в Кемерове» меньше 500 подписчиков, зато ВКонтакте в группе «Команда Навального | Кемерово» – почти 3 тысячи. «Но мне бы хотелось, чтобы было наоборот. Это ужасный парадокс: сеть курируемая спецслужбами, популярнее Фейсбука».
С уходом кузбасского губернатора Тулеева и назначением на эту должность Цивилёва ситуация в регионе не изменилась. «Ничего не изменится ни в регионе, ни в стране, пока у власти будут силовые структуры».
Это всё у нас!
Чтобы никого не сбивать с толку: дальше - авторский текст, что-то вроде постскриптума. И ссылки.
Много лет назад работал в городской прокопьевской газете. В Прокопьевске (это тоже Кузбасс) случилась очень крутая выставка, о которой я написал. Главный редактор текст глазами пробежал, и говорит: «Но это же всё не у нас, это – в Новосибирске!». Выставка к политике отношения не имела, разумеется. Но вот эти слова, - про то, что если что-то «годное» где-то и происходит, то только в Новосибирске, не ближе – запомнились.
«Народонаселение» Кузбасса новокузнецких и кемеровских оппозиционеров не то что бы не любит или им не доверят – оно вообще не подозревает о существовании несогласных и немолчащих не за тридевять земель, а прямо здесь, у нас. Для них, а также для тех, кто что-то пропустил, ссылки на тексты, написанные другими журналистами.
Про то, как кузбасские власти давили на близких Ксении Пахомовой, чтобы её запугать.
Интервью с лидером новокузнецкого «Протестного Кузбасса» Львом Гяммером.
Почти детективная история: похищение активистки «Протестного Кузбасса» Милы Земцовой неизвестными людьми в штатском в центре Кемерова – напротив обладминистрации.
«Вязаный Твитер» Антон Волошин после президентских выборов выступил в необычном для себя жанре – написал пространный, по его меркам, текст, как «восемь человек в обычной квартире, сидящие на воде и «Дошираке», 18 марта были эффективнее всех ЛДПРов, КПРФов и прочих получающих миллионы из бюджета «оппозиционеров» вместе взятых».
И ещё о Стасе.
Стас Калиниченко о том, как его вносили в список действующих экстремистов.
Ютьюб канал, где размещены видеоролики, сняты Стасом Калиниченко в 2010 – 2017 годах.
И, например, вот это текст Фомы Неверова, написанный сразу после того, как Стаса Калиниченко закрыли в СИЗО.
