Жить у роддома – это наблюдать жизненные циклы и думать о скоротечности всего. Когда толпа приходит встречать нового человека, в ее рядах волнение. Гости держат надувные коляски, дельфинов и сердца, которые качаются на головами, как параллельный хрупкий мир. Никто еще не видел его, этого новенького, кроме мамы и папы, потому всем любопытно. И когда выносят кулек с начинающим человеком, каждый старается заглянуть в лицо, пошутить, что похож на тещу или прабабушку. Лицо – вот чего все ждут. Увидеть лицо и создать впечатление. Оставить, законсервировать картинку в памяти.
Те же волнение и любопытство на похоронах. Толпа в ожидании заглянуть в лицо покойнику. Ведь для них это тоже новый человек. В новом амплуа. Он никогда не был мертвым. Он жил. И заглянуть в лицо умершему – тот же азарт. Мертвого его видели только родные. Самые близкие, пару дней назад уже разделившие с ним это таинство. Для остальных это еще загадка, как известный им всем эмоционально подвижный, говорящий, улыбающийся и живой вдруг застыл, больше не говорит, не смотрит и не смеется.
Свежерожденные и свежеумершие похожи. Они медиаповод и точка интереса. Уже за факт рождения и смерти. Тебя авансом любят и радостно встречают только за то, что ты в определенный момент решил – все, хватит биться о стены этой водянистой тюрьмы, пора на волю. И карабкаешься на свет. И люди встречают тебя как героя.
Со смертью то же самое – тебя за нее как минимум заметили. Может ты жил как-то не так, а потом после последнего марш-броска собрался с силами и умер. И все снова о тебе заговорили.
И между первым и вторым медиаповодами надо успеть проложить мало-мальски достойную биографию. Иначе зачем все эти люди приходили и заглядывали тебе в лицо?
