Автор монстрации Артём Лоскутов на баркемпе в Сыктывкаре: Никто в здравом уме не пойдет строить анархо-коммунизм прямо сейчас

Художник Артём Лоскутов — один из немногих представителей «внутренних эмигрантов», который уехал с родной новосибирской земли не столько по причине холодной погоды, сколько из-за давления местных властей. Последние три-четыре года он живет в Москве, но о малой родине не забывает: он продолжает заботиться о своем детище, получившем широкий отклик по всей России, — монстрации, которая в Новосибирске в этом году прошла уже в 13-й раз. «7x7» представляет расшифровку встречи Артёма Лоскутова с участниками баркемпа.

 

 

«Идут на демонстрацию в свой законный выходной, потому что их директор хочет стать депутатом»

— В Новосибирске есть такая традиция: каждое 1 мая выходить на улицы с идиотскими плакатами: бессмысленными, бессодержательными, пародийными, абсурдистскими — почему-то нравится новосибирцам таким образом о себе заявлять.

Началась эта история в 2004 году, то есть 13 лет назад — были разные молодые тогда еще люди, желающие как-то поучаствовать в общественной и политической жизни, которая в городе кипит. Мы с моими друзьями сходили, посмотрели, как выглядит 1 мая, 7 ноября, что там люди пишут на плакатах, и пытались найти форму, как мы вообще можем к ним присоединиться, чтобы это выглядело не очень стремно для себя самих.

Что мы видели на этих акциях? Мы видели пенсионеров, которые ностальгически выносят свои пыльные красные флаги, каких-то карьеристов партийных, которые делают свои задачи, и разного рода идиотизм типа рекламы такси: то есть люди идут на 1 мая и машут плакатами «33-22-33» — номер телефона службы такси. Вот что им хочется сказать в День борьбы трудящихся за международную солидарность, за свои права, за сокращение рабочего дня до восьми часов — исторически-то 1 мая с этого зарождалось.

Но оно вылилось в то, что 120 лет спустя новосибирские рабочие обувной фабрики в свой законный выходной идут на демонстрацию, на транспаранте написано название обувной фабрики, они составляют собой примерно половину собравшихся на Первомай, потому что их директор хочет стать депутатом КПРФ. И они ничего не требуют — они просто несут свой бренд.

В целом, мне кажется, это провал, потому что люди отдавали свои жизни за то, чтобы работать поменьше, чтобы у них оставалось время на жизнь, а сейчас все это деградировало до такого состояния, что вместо какой-то борьбы хоть за что-нибудь они отдают свой выходной, наоборот, своему капиталисту ради того, чтобы он попал в Думу и там строил свои темные делишки.

 

От художников хуже не будет

— Как присоединиться к этой толпе? Как не чувствовать себя дебилом? Непонятно. В целом это состояние общественной протестной публики выглядело очень грустно и неперспективно. Хотелось, с одной стороны, оживить всю эту историю, увидеть молодых людей, своих ровесников, потому что их всего десять нацболов было, ну кроме тех бабушек, кричавших: «Сегодня мы с плакатом, а завтра — с автоматом», — чему я тоже в целом не очень верю. Троих из них потом приняли через год со взрывчатками какими-то, но я не мог разделить их призывы. Они подходили и призывали вместе с ними скандировать: «Сегодня мы с плакатом, а завтра — с автоматом». Не верю я этому.

И была инициатива — с позиции художественной, потому что инициаторы были скорее из тусовки околохудожественной, чем политической — выйти горожанам на Первомай и каким-то образом оживить культурную жизнь города, политическую, общественную, и писать на плакатах, кто что хочет. Потому что все это бессмыслица по большому счету: таксисты, обувная фабрика, плакаты с автоматами — хуже не будет.

С одной стороны, оживить, с другой — немножко «уколоть» вот эту якобы протестную публику, которая превратилась уже в посмешище постыдное. Ребят, вы, вообще-то, про протест, давайте вспомним об этом. И, собственно, нежелание носить лозунги, про которые все уже давно все поняли, типа «Пенсионерам — достойную жизнь». И вот эти пенсионеры один раз в год несут свой плакат. То есть какие-то лозунги, которые уже усвоены зрительно теми, кто смотрит эту демонстрацию. Усвоены и не вызывают никакого резонанса, потому что это типа знамя «Единой России», а это — знамя КПРФ. С этим все понятно, и это уже никому не интересно, можно даже внимания не обращать.

Предложили людям написать свои чувства. По поводу всего, чего хочется. Те чувства, которые еще не успели встроить в полочки каких-то политических взглядов, симпатий. Предложили прийти и встроиться в тело этой первомайской колонны, потому что оно есть, оно каждый год собирается, там идут какие-то люди, ничего внятного не заявляют. Но мы же можем к ним прийти, между ними встать, плакат поднять и воспользоваться ресурсом, пропадающим зазря.

 

 

В Новосибирске с плакатом против Путина ты будешь долго стоять как дурак

— Выглядело это поначалу не очень оптимистично. Мне казалось, что есть города с классной политической культурой, Европа всякая, Москва хотя бы даже, где можно какой-то состав собрать: например, призвать людей выйти с бессмыслицей. Сегодня задержали в Москве двух девочек на Крымском мосту, у них были заклеены скотчем рты — в значении «цензура», в руках были белые плакаты — и их задержали. Это как в анекдоте советском. Рабиновича спрашивают: «Почему у тебя ничего не написано?». «Зачем что-то писать, если и так все понятно?».

В принципе, это справедливо. Вот сейчас люди выходят на какие-то протестные акции, ну что они там пишут? Ничего не пишут, потому что ты можешь просто прийти на Тверскую, там будет толпа, которая будет тебя куда-то носить, толкать — и акция как бы состоялась. Что писать — непонятно.

В Москве, может, еще ничего. Но с плакатом против Путина выходить в Новосибирске — ты в целом себя как-то неловко чувствуешь, потому что он же не уйдет. А ты долго будешь стоять, как дурак, за 30,5 тысяч километров от этого Путина, которому пофигу в принципе, что там в Москве происходит, потому что все это можно по автозакам распихать, а уж что происходит в Новосибирске — это за пределами новостей, он этого никогда не увидит.

На удивление, на наши призывы отозвалось человек 80. Кто-то из них пришел на Первомай просто с желанием какой-то пролетарской солидарности — увидели, что у молодежи тоже жизнь есть, и присоединились, плакаты принесли.

Что писали? Первые отобранные, цензурированные акционерами плакаты были таблички небольшие, красно-белые, на одной из которых было написано «Бал», а на другой — «Зае». Ребус такой. Мне кажется, это эмоция, которая понятна. Она, наверно, и в 2004-м была такой, и в 17-м она такая, и в следующем году будет такая же. И понятно в целом, что ты чувствуешь, — написать можешь все что угодно.

 

Плачущая Таня как антиобщественный феномен

— Как на это реагировал город? Перед этой акцией появились анонсы в прессе про то, что новосибирские антиглобалисты — это просто модное слово было, что-то такое антиглобалистское в мире происходило, и нас тоже записали в антиглобалисты, потому что молодежь в тренде — выйдут на первомайскую акцию с глубоко личными лозунгами. Что там было глубоко личное, понятно из предыстории — плакаты матерные. Мы просто сделали столбик примеров, что там можно было написать. Например, «0010101», наборы символов неправильной кодировки, «ах», «ох», «ыть» — как-нибудь так. Еще было: «Не одеяло, делИ пироги», «Реальность — удел богов», «Таня, не плачь».

У меня был просто такой красный транспарант с белыми диагональными полосками — как огораживают — сейчас он, наверно, кажется глупостью, но тогда он был такой. Пресса заранее предупредила, полиция начала проводить работу, вызвала все молодежные группировки — обе, городские, чтобы выяснить, что вообще происходит, что это за антиглобалисты. Никого не нашли.

Мы пришли первого мая на площадь — туда, где собирались всякие бабушки. Мы тогда думали, что это общегородской праздник, шествие, в котором все могут принимать участие. Тут же подошли милиционеры, сказали: «Ой, это у вас акция общественная. Давайте-ка мы с вами отойдем, поговорим — туда, в кусты...».

Ну и мы: «Пойдем, мы как граждане, у нас все прилично». Прессу позвали, давай смотреть наши транспаранты. Разворачиваем первый — «Таня, не плачь» написано. «О боже, у вас антиобщественный лозунг!». Мы, конечно, насчет этого их переспорили: у нас очень даже общественный, не антиобщественный лозунг.

Нам разрешили идти в хвосте: ну раз пришли, так идите там. А нам, собственно, больше ничего и не надо. Потом задержали пять человек — ну это неизбежность такая, не особо влияющая на историю. Но в целом акция состоялась. Были репортажи какие-то, сюжеты. Люди видят: «Ого, че это такое в городе происходило? Надо в следующем году сходить».

 

Политика — сектантство, интересное лишь узкой группе людей

— Мы не планировали в следующем году ничего, но неизбежно 1 мая приближалось, нам надо было как-то отвечать на вопросы людей, а будет что-то или нет, и где будет. В общем, по инерции история с 80 людей в 2004-м доросла тысяч до пяти в прошлом году. В 14-м еще у нас был как бы последний рост — мы тогда несли над головами транспарант, на котором было написано: «Ад наш» — как бы реагируя на то, что происходило в 2014 году, после этого начались какие-то проблемы. Но до этого, в общем, был рост, были разные истории, разные задержания.

На пятом году существования акции появился центр «Э» в нашей жизни — до этого он еще был УБОПом. Была история с подбрасыванием наркотиков, провели кампанию солидарности, после которой — после пяти лет существования акции — она вышла за пределы города и ее стали проводить в других городах. Потому что, кажется, понятно все в целом: зачем это все, как в этом поучаствовать — написать все, что хочешь. Потому что с плакатом «Путин, уходи» как-то неловко стоять, потому что ты понимаешь, что ты не добьешься успеха. А с плакатом «Таня, не плачь» ты уже победил, проиграть-то невозможно с плакатом «Ад наш».

Какой смысл в этом? Вот тот самый. Я тут сегодня познакомился с анархистами, и мы обсуждали, что классно ходить под красно-черными знаменами, но вообще сектантство — это никому не интересно, кроме каких-то упертых людей, которым интересно рубиться. Но широкие слои людей привлечь к этому невозможно, потому что никто в здравом уме не пойдет строить анархо-коммунизм прямо сейчас. Можно пойти защитить сквер, протестовать против конкретных штук, но строить анархо-коммунизм — тут непонятно, с какой стороны подступаться, и поэтому все так быстро надоедает.

 

 

Мы хотели, чтобы ходить на митинги стало модно

— Но пространство для высказывания, которое однозначно маркируется как оппозиционное, потому что все, что организовано не властью, априори какое-то подозрительное. То есть если не в поддержку властей, то явно против, иначе зачем эти люди будут собираться, чего они хотят? Нацисты хотят «зигу» кидать — с ними все понятно, пенсионеры хотят с красным флагом ходить — с ними тоже все понятно. Либералы — «Путин, уходи».

А мы очень много что хотим, но написать это в рамках одного транспаранта очень проблематично. Если емко пытаться, то получится этот ребус отобранный — и в целом мало что можно добавить, потому что это такая емкая, лаконичная характеристика в отношении политики, например, в нашей стране, ее отсутствия — ну потому что ее тупо нет: ты можешь сделать вид, что занимаешься политикой, но на самом деле ты просто маргинал с разными флагами и ты ни на что вообще не влияешь и не можешь повлиять.

И вот из этих позиций чего мы хотим добиться: ну, скорее всего, ничего не хотим добиться, потому что хождением с транспарантами ты вроде бы ничего не добьешься, с одной стороны. С другой стороны, отсутствие вообще какой-либо культуры выхода на улицу — это довольно угнетающая ситуация, расстраивающая, и надо с этим что-то делать. И тогда, в 2004-м, нам, наивным молодым людям, и нашим друзьям казалось, что надо просто, чтобы люди научились выходить на улицу.

Часть из нас в это верили до 12-го, 13-го года, до событий на Украине — многим из нас тогда казалось, что людей надо просто научить ходить на митинги, а там все само собой организуется. Мы просто выйдем на Болотную или куда-нибудь еще, покажем, какие мы классные, с остроумными плакатами, Путина не любим — и он как-то самоустранится, сам решит, как бы ограничить собственные права, как бы уйти в отставку, Навальный там как-нибудь разберется, придумает какой-нибудь Координационный совет оппозиции — и жизнь в стране наладится, надо только на митинг сходить.

То есть до какого-то момента ответ на вопрос, чего бы мы хотели: мы хотели, чтобы стало модно ходить на митинги.

— А с 14-го года что хотели? — попросили уточнить из зала.

— Каждый год разного хотели, обстановка ведь меняется с 1 мая 2014 года. Потому что 1 мая 2015 года — это уже немножко другая страна. Первомай 2017 года — это вообще. И исходя из контекста твое желание — это оставаться вне вот этого официоза, потому что невозможно с ним разделять ничего, а критиковать его, я считаю, можно и так, как мы делаем, потому что власть сама считывает тебя как какой-то чужеродный элемент.

 

Будем крокодить — говорить с властью все равно не о чем

— Вы же ни на что не влияете, — прозвучало возражение.

— Ну как сказать. Я думаю искренне (возможно, я заблуждаюсь или накручиваю), что роль такой гражданской гимнастики в виде монстрации — показать, что это не очень стыдно — выходить с плакатом, в котором ты шутишь по поводу вообще всего, своего положения.

Если посмотреть на сибирскую художественную сцену, то там объединяющий признак, встречающийся у новосибирских художников, у красноярских, амурских, — это самоирония. Потому что мы живем в Сибири. Север — что мы тут вообще делаем, как мы тут оказались? Почему наши предки пришли сюда, что их сюда привело? И почему мы до сих пор здесь находимся — в холоде, когда у тебя полгода зима? Как-то без шутки к этому отнестись проблематично.

Кажется, что эту политическую обстановку ты можешь как-то победить, просто высмеяв, не страдая от нее, а просто попытаться находиться вне. И то, что мы пытаемся каждый год закрепить за собой — это когда ты типа вне этого дискурса: за Путина или против него. Да пошел он, не нужен он нам в жизни. Мы не хотим быть ни за, ни против, потому что это все какие-то фикции, нужно другими вещами заниматься.

Про то, что получилось в результате. Мне кажется, что это получился такой народный новосибирский праздник. Потому что он в обстановке каких-то гонений (а они неизбежны, потому что мы ничего не согласуем). Пробовал кто-то акции в своем городе согласовать, сталкивался, наверно, с какими-то проблемами, может, не давали места козырные. В Новосибирске цель проведения монстрации — всегда требовать главную улицу, потому что 1 мая — это наш праздник. Больше он ничей: он не этих депутатов, не этих бабушек — их мало, в конце концов.

Когда мы в первый и во второй раз выходили, мы думали, что пройдет сто лет, бабушки все вымрут, мы сами станем бабушками, и Первомай — это будет такая монстрация, и нас будет больше, чем бабушек из КПРФ. Эти сто лет уложились в пять. В 2010-м нас стало две тысячи, а бабушек была тысяча, «Единой России» примерно столько же. И в этой обстановке ты, хочешь не хочешь, но ты политическая сила, которая ничего не требует. И более того, демонстративно говорит: да мы и не хотим ни о чем разговаривать. Транспарант в 2011 году, за полгода до «болотных», на нем было написано, что больше нам с вами разговаривать не о чем — обращение к нашим выдуманным оппонентам. То есть мы будем говорить о том, что водоросли разумны, что «крокодилил, крокодил и буду крокодить» — и мы будем разговаривать с вами об этом. И если вы хотите с нами коммуницировать, обсуждать наши проблемы, давайте говорить, что мы будем крокодить.

Потому что о чем еще с вами говорить? Вы же ничего не решаете, отчитываетесь перед администрацией президента, на избирателей всем наплевать, вы боитесь, как бы вас там не посадили, и вы не способны ничего сделать. У вас есть свой лимит денег на вырубку скверов и закатывание в асфальт остальных денег — местная власть занимается вот этим. То, что нам, может, не нравится наша жизнь, вообще не управляется местной властью. Это управляется где-то там в Кремле, который недосягаемый, не слышит нас.

 

 

Кто здесь старший? Мы!

— Были ли какие-то последствия или обостренные ситуации, реакции после самого события?

— Ну вот в 2004-м задержали пять человек, выпустили, штрафы — по 500 рублей на основании того, что наша акция не согласована. Пятерых задержанных попросили написать объяснения, в которых присутствовала фраза: «Мой транспарант, на котором было написано „Монстрация“, не призывал к свержению конституционного строя».

— И штраф все равно был?

— Да, потому что акция не была согласована. И в 2004-м для нас была неожиданностью такая заявка. Мы пришли на общегородское мероприятие — это что, каждая бабушка с портретом Сталина заявку подавала? Я думаю, что нет.

Мы пытались повысить свою юридическую грамотность и пытались сделать так, чтобы и с мэрией сильно не общаться, но при этом и не сидеть каждый раз в отделении, потому что задерживали каждый год. В 2005-м задержали двух человек: меня с подружкой, в 2006-м — 15 или 18, мы стояли в такой камере, как лифт размером, пять часов слушали про то, что нам сейчас будут «шить» экстремизм. После третьего часа ты начинаешь уже напрягаться, потому что тебя должны были выпустить по-хорошему или как-то оформить, но с тобой ничего не делают, а говорят: «Мы вам всем сейчас экстремизм „сошьем“, потому что...».

Что мы сделали в 2006 году? Мы пришли опять к коммунистам, потому что именно они перекрывают улицу, согласуют все бумажки, а мы просто приходим и пользуемся. Коммунисты — или профсоюзы, непонятно, кто-то из них нас решил сдать «мусорам» — они прошли [на демонстрации], первые какие-то официальные люди, мы — в хвосте по традиции, наверно, человек 300 нас было: формируем колонну, идем. Нас оцепляют, берут в цепь милиционеры и начинают требовать старшего.

А что такое — требовать старшего у анархически настроенных молодых людей? Кто здесь главный? Вообще-то, все здесь главные. То есть мне не нужен главный, чтобы прийти сюда и встать здесь с дурацким плакатом. Я сделал это сам, по своему собственному желанию. И плакаты «Кто здесь главный?» мы потом тоже периодически… [выносили].

А полиция стоит и требует: кто у вас старший? Давайте переговаривать. 300 человек в ответ скандируют: «Мы-ы-ы-ы-ы!». Разворачиваются, уходят во двор и по параллельной улице идут в центр города. Менты бегают по главной улице, потому что у них место работы там, они не могут ее покинуть. Они смотрят, что там в переулках — бежим дальше.

Колонна доходит до оперного театра, площадь Ленина. Какой-то мент спрашивает: «Кто вы такие?». Находчивая молодежь отвечает: «Мы от „Единой России“, нам нужно выйти на площадь Ленина». Мент идет с рацией, такой гордый. Я в этот момент на площади стоял, мент такой классный, ведет к площади эту толпу, коммунисты вещают о том, что происходит в стране: «Нет молодежной политики!». Эта молодежная политика начинает водить хоровод, бить в какие-то барабаны — какое-то безумие происходит.

 

Конная полиция и единороги

В общем, отношения с официальными организаторами были натянутыми. Мне кажется, они сдавали нас ментам, потом помогали, чтобы нас отпустили. Через какое-то время, к 2008 году, они решили с нами дружить, потому что поняли, что это, вообще-то, тысяча лишних человек, которые к их двум или даже одной тысяче не лишние. И надо все-таки как-то держаться вместе, потому что это в целом более убедительно выглядит.

Ну это длинная история взаимоотношений, разных перипетий. После «Крымнаш» и ряда других историй, случившихся в 2014 году, нам стало проблематичнее согласовывать, нам отказывали. В какой-то момент мы стали проводить отдельную колонну. Коммунистов из центра вытеснили, а мы решили, что вытесняться за ними не хотим, потому что они стремные, а мы-то не стремные. И старались заявлять свои колонны.

Какое-то время нам это удавалось. После истории с арестом, с подброшенной травой, каким-то судом, потом центр «Э» понял, что он очень плохо себя проявил, и некоторое время нас просто не трогали, у нас был карт-бланш. Даже после истории с арестом министерство культуры проводило конкурс современного искусства, премия есть государственная одна. Главный приз тогда вручили группе «Война» за мост в Петербурге, и региональный приз достался монстрации. Жюри там решило угореть, потому что там многие пострадали, Ерофеев по каким-то своим делам. И вот единственный раз за существование премии она досталась нормальным людям. И после этого ты приезжаешь в Новосибирск с железякой: вот, смотрите, премия «Инновация». У нас же инновации в стране: вы что, против? Лет пять это срабатывало.

Дальше мы опять приходили с утра к коммунистам. Посмотрите в интернете картинки с 15-го года. Мы пришли с утра к коммунистам. Их — 500 человек, нас — полторы тысячи. Оцепление всех видов полиции, я даже не знал, что такие в городе есть: в броне, касках, с противогазами в сумочках, в щитках. То есть то, что мы можем видеть в Москве, в Новосибирске я такого не видел ни разу, они никогда так не наряжались. Конная полиция — я предполагал, что они есть где-то, но вживую, как единорога, не встречал. И оцепление какими-то сплошными техниками коммунальными — нас это должно запугать. А мы — это 14-летние девочки в пижамах, которые пришли и вот такими глазами смотрят на этих ОМОНовцев, типа «вы че, драться с нами пришли?». И это в целом выглядело очень стремно и очень провально для властей города, потому что они ничего не могут с этими девочками 14-летними — их все-таки большинство получилось.

Я тогда сел на 10 суток, не мог комментировать никак, слушал по радио. Но выглядело это довольно стремно. И как стратегия — ты методично отстаиваешь абсурд, ты методично бьешься с мэрией за то, чтобы ходить со своим дурацким плакатом по центру города, потому что остальные ничем не лучше. Потому что я очень сильно этого [ходить с плакатом] хочу, а остальные не так сильно хотят.

 

 

С монстрацией нельзя бороться, не выглядя дебилом

— В целом сохраняется такой накал. В 2017 году он привел к тому, что на заявку, которая каждый год со скрипом согласовывается, мэрия ответила: «Артём, вот у вас такая классная заявка. Мы, департамент культуры, хотим сами такую акцию провести. Мы ее даже уже внесли в план, в регламент, и вы можете даже уже ничего не согласовывать вообще больше никогда, потому что она каждый год теперь встроена официально».

— И вас не арестуют больше?

— Не знаю, это непонятно же, надолго или нет. В прошлом году задерживали опять, хотя мы же написали что-то похожее, что мы с министерством культуры сотрудничаем. Естественно, когда ты приходишь и видишь, что там департамент культуры привел, — а он привел несколько отрядов в камуфляжах, волейболистов в костюмах с надписью «Новосибирская область», и ты говоришь: «Классно, вы помогли нам сделать абсурдистское шествие, вы раздали этим ребятам на фоне обоев одной рукой нарисованные плакаты».

Подростков всех отметили. Ты же видел, что пришел некий молодежный центр, расписался — и все слились. И в целом, даже когда в таком виде с тобой сотрудничает власть, она не может тебя поднять, потому что что бы они ни сделали, это все равно шествие с дурацкими плакатами, это все равно монстрация, это что-то, что не смогла победить местная власть, забрать, потому что а как это победить? Что с ними сделать?

Был арест, были уголовные дела, множество административных нарушений, несколько серьезных дел, из-за которых пришлось покинуть родину, Новосибирск, и быть в политической эмиграции в Москве.

 

«Я не видел городов, в которых бы идею монстрации запороли»

— Монстрация — это традиция, которая не во всех городах есть. Как ее организовать в малом городе тем, кто не организовывает ничего?

— Я думаю, сейчас это проще простого, потому что есть миллионы фотографий. Если в Google написать «монстрация», там много всего вывалится. Сейчас можно и паблик создать, прицепить туда десять фоток — и все все поймут.

Главное — не писать никаких манифестов. Манифесты мы писали, разжевывали, иногда по-дебильному, иногда по-радикальному, в каждый год по-разному. Но сейчас, мне кажется, если ты показываешь фотки, люди понимают, что это такое и что надо делать — не надо объяснять. И я не видел городов, в которых эту идею запороли. То есть организовать это просто, но перевести в какую-то другую штуку не получается.

— Я имел в виду, согласовывается это или нет? Как поступить людям, чтобы это произошло?

— До последнего времени нигде, кроме Новосибирска, это не встречало сопротивления. Кроме Москвы и Питера — по понятным причинам, потому что там своя обстановка. В малых городах все легко.

Сейчас ситуация немножко меняется. Например, в Екатеринбурге не разрешили в этом году, потому что там что-то перемудрили: Ройзмана избрали мэром, у него забрали полномочия, митинги теперь согласовывает область, активисты запутались — и все. При этом в Хабаровске уже седьмой год по тысяче человек набирают — это тоже круто, потому что Хабаровск — я не слышал там про политические акции.

— Долго вы так ходить-то будете? Какая конечная цель этих клоунских шествий?

— Вы же понимаете, что это зеркало? Зеркало, которое говорит, что мы претендуем на какой-то классный смысл, классную цель и суперрезультативную акцию. Ровно потому, что то, что делают все остальные, — ничем не лучше. Если вы нас упрекаете в том, что мы бессмысленны, то давайте сами расскажите, у вас-то какой смысл? Может, где-то там какая-то политическая жизнь закипела.

Периодически обвиняют разного рода леваки-сталинисты: «Да вы молодежь у нас украли!». Ну я даже не знаю, что на это сказать, потому что... серьезно?!

— А от «Единой России» сколько идет?

— Честно говоря, никто не знает, что там происходит у «Единой России» на 1 мая, потому что никому это не интересно, и пресса вся у нас, и в целом это наш праздник, потому что мы наполнили его хоть каким-то смыслом. Потому что все остальное еще более абсурдно.

— А вы это еще смыслом наполнили?

— Конечно. Смыслом того, что это наш город, мы хотим ходить по этой улице — и мы будем по ней ходить, и вы с нами ничего не сделаете. И мне кажется, что это такой вызов, который можно дальше не комментировать. Если ты добиваешься того, что вышел, — с тобой надо считаться. Последние года три власть использует риторику, что это все Майдан, Госдеп, финансирование там какое-то, 20 миллионов лозунгов нам выделили.

Новосибирский Майдан — это примерно как в Сыктывкаре Майдан: захватить Стефановскую площадь, сжигать на ней мирных ментов, и режим падет таким образом. Это все выглядит таким абсурдом. И мне кажется, мы в очень удобной позиции находимся, потому что как с нами бороться и не выглядеть при этом дебилом…

 

 

«Здесь вам не Москва, Артём Александрович»

— Я просто хотела признаться вам в любви — в плане искусства. Первая часть моего вопроса касается вашего участия в инсталляции на триеннале современного российского искусства в «Гараже». Ну то есть перформативные виды икусства очень тяжело представлять. Довольны ли вы результатом? И вторая часть — не могли бы вы немного рассказать об истории лозунга «Здесь вам не Москва»? Когда, как он возник?

— Лозунг «Здесь вам не Москва» — это лозунг 2016 года. 2016 год был примечателен тем, что 1 мая была Пасха, а в Новосибирске отдельная история с религиозными всякими… Может быть, вы слышали про оперу «Тангейзер» — это было накануне.

2016 год. Мы вроде бы сотрудничаем с департаментом культуры. Нас очень просят не трогать христиан, потому что христиане за месяц до этого — и митрополит местный, невежда, сразу вам скажу, необразованный — сказал, что 90% нашей монстрации — «гейского содержания». Естественно, услышав это, люди начали микротекстом писать: «Гейское содержание, гейское содержание, гейское содержание...». А это — «гетеросексуальный плакат». А это — «умный плакат», вот, на нем написано, это не тупой плакат. Чего вы нас обвиняете?

И нас просили не трогать тему Пасхи. И ты понимаешь, что да, не надо, потому что они уже ждут этого. Чтобы хоть как-то нам разрешили, потому что в центре был крестный ход в тот год. На Пасху крестный ход не вокруг церкви ночью, после службы, а как у коммунистов — по главной улице, с мэром, спортсменами.

И ты в такой ситуации, что вроде бы все и просится — Пасха же. В 2005 году в прошлый раз была Пасха на Первомай, у нас был тупой транспарант про то, что «не яйца красят человека», слава богу. И ты понимаешь, что слиться-то совсем нельзя, уколоть куда-то надо, нащупать какую-то точку. И при этом я покупаю билет в Новосибирск, приезжаю в мэрию, прихожу согласовывать все, а мне говорят: «А мы вам ничего не дадим, потому что просто так». Я говорю: «Ну как же так, сейчас пятница, рабочий день последний, в воскресенье акция, что делать-то будем? Люди же придут, вы сами это понимаете, провоцируете-то зачем? Давайте искать мирный итог».

А мне чиновник говорит: «В суд идите». В пятницу вечером. «Я с вами тут спорить не хочу. Здесь вам не Москва, Артём Александрович». Я думаю: вы что, считаете, что если я типа свалил, то теперь не местный и вали в свою Москву и там занимайся всей этой фигней? Там еще сложнее. Я дома хочу, мне родина дорога. А потом подумал: это ж такой стихийный сепаратизм чиновничий, который не из нашего протеста исходит, а он, сам не понимая, подтверждает, что у нас-то тут не Москва.

И мы просто сделали растяжку розовую с серебристыми буквами, очень красивую, и сверху добавили флаг так называемых Соединенных Штатов Сибири. Он выглядит как американский, только там полосочки бело-зеленые, потому что это геральдические цвета Сибири, и вместо звездочек — снежинки. Это работа омского художника Дамира Муратова, у него есть много флагов: кубинский, перерисованный под сибирский, что «Сибирь — это остров свободы», United Kingdom of Siberia с британским, перерисованным в бело-зеленой гамме.

И тут, естественно, — ах, американский флаг подняли! Мы же не видим, что там снежинки, что он зеленый — американский флаг! И типа не Москва! И то ли они сепаратисты и их надо всерьез обвинять, то ли мы будем опять дебилами выглядеть. Нам дали пройти — но потом задержали. Мы прошли, все нормально, претензий никаких нет. Пошли в бар, заказали бургеры — и меня из бара всемером выносят эшники.

— И опять 500 рублей?

— Нет, с 12-го года уже не 500, минимальный штраф за нарушения на уличных акциях от 10 тысяч рублей начинается. Если раньше ты вообще мог не париться, исследовать границы, мол, вы мне говорите, что нельзя с плакатом стоять, а я плакат на Ленина повешу, встану рядом с ним — вы что будете делать? Ленина задержите? И ты играешь — ну что там, теряешь 500 рублей. Но 10 тысяч можно потратить с бОльшим умом.

А про триеннале — че, нормальный триеннале. Центральный проект, по центру висит тряпка «Здесь вам не Москва», я ее очень выгодно продал музею и чертовски этому рад: наконец-то мне удалось награбить награбленное у Абрамовича.