Последние из вепсов
О народе в Ленинградской области,
которого «как бы и нет»
Всего пять часов на машине от Питера — и начинается вепсский край. Вепсы —малочисленный народ, кажется, чудом сохранившийся рядом с мегаполисом, несмотря на войны, революции, столетия ассимиляции. Петербургские журналисты Елена Михина и Юлия Паскевич отправились на поиски «последних из вепсов», чтобы услышать еще живой их язык и познакомиться с нойдами — колдунами.
Куда делась чудь
Кто такие вепсы? Это, конечно, не якутский шаман, шедший спасать Москву от Путина, но тоже известная история. Упоминание о них есть в школьных учебниках по древнейшей истории России: «Соседями восточных славян были племена чудь, водь, ижора…» «Чудь» — это и есть вепсы.

Летом 2019-го президент России во время прямой линии зачитал «необычный вопрос»: «Куда делся народ чудь?» И тут же ответил: «Ассимилировался. Но я уверен, что он еще не исчез окончательно».
Путин рассказал, куда делся народ чудь
Видео телеканала Мир 24


Несмешной анекдот


Вскоре после прямой линии Путина и его «ассимилировался» в регионах, где живут вепсы, появился несмешной анекдот. Его пересказывают, меняя фамилию главы субъекта федерации.
"Звонит Путин Дрозденко и спрашивает:
- У тебя вепсы есть?
- Есть.
- Пришли парочку на воротник".

С IX века вепсы живут на территории между Ладожским и Онежским озерами, в современных Карелии, Вологодской и Ленинградской областях. По переписи 2010 года вепсами себя самоидентифицировали почти шесть тысяч человек. Не так и мало по сравнению с чукотскими кереками, которых десять лет назад насчиталось всего четверо. Но все же в конце XIX века вепсов было больше: 25 тысяч только на территории Петербургской губернии. Сейчас в Ленинградской области их осталось 1380.

Территория расселения вепсов. Карта knk.karelia.ru
Русский центр
вепсского мира
В наши дни центром вепсской культуры в регионе считается село Винницы. Ирония в том, что оно никогда не было вепсским — наоборот, считалось исконно русским. Местные припоминают старую присказку: «Идешь в Винницы — забудь вепсский язык».

— Винницы появились в летописях аж на 10 лет раньше Москвы, — не без гордости говорит местная жительница Вера Лодыгина. Уникальное открытие она сделала в 1980-е, когда работала профкомом и скупала в каждой поездке по округе все, что находила по истории Подпорожья. В одной из брошюр она вычитала, что первое письменное упоминание Винниц встречается в уставе князя Святослава Ольговича 1137 года.
Фото 1: участницы праздника в Винницах. Фото 2: традиционная вепсская вышивка

— Я своему секретарю парткома сказала, тот сообщил в горком, дальше — в обком. И с 1987-го — 850-летия Винниц — стали проводить в селе вепсский праздник «Древо жизни», — рассказывает Лодыгина.

Ежегодно на праздник съезжаются вепсы со всего региона, из Карелии и с Вологодчины. Поют песни на родном языке, готовят национальную еду, устраивают ярмарку.

Событие по местным меркам крупное. Регулярно приезжает нынешний губернатор Ленобласти Александр Дрозденко. Закупается шерстяными носочками для дочери и чаями.
В 2015 году жители села воспользовались благосклонностью губернатора и попросили построить им Вепсский центр фольклора. Деньги нашлись, здание построили — издали оно похоже на что-то старинное, но по факту — бетонное, с лифтом и стеклопакетами. В эту «избу» перенесли все, что скопилось за предыдущие 50 лет в музеях местной школы и Дома культуры.

Одним из первых собирателей старины был бывший школьный директор Виктор Ершов. Когда он тащил из деревень «всякий хлам» (прялки, лапти и чугунки), в семье у учителя крутили пальцем у виска.
Вера Лодыгина давно на пенсии, но продолжает изучать вепсскую культуру
— Создавать музей помогали ребята-школьники, — рассказывает Вера Лодыгина, примкнувшая к сохранению старины еще до перестройки. — Мы в четыре утра вставали, в пять на автобус садились, ездили по деревням, собирали экспонаты.

Иной раз люди с чердака доставали кафтаны, посуду, инвентарь. Помню, бабушка одна бежит с сапогами за нами: «Вот, — говорит, — внуки бросили на помойку (а новые совершенно сапоги), убирали чердак и кинули. Возьми в музей». Дома у меня все это стирали, кипятили, чистили. Моя мама говорила: «Когда ты унесешь уже из дома эту грязь?»
Сейчас Вера Лодыгина на пенсии, в музеях больше не работает, но дома у нее оборудован кабинет, заваленный книгами, брошюрами. Особо она гордится альбомом с фотографиями собственноручно приготовленных национальных блюд и пухлой гостевой книгой, в которой собирает отзывы ото всех попавших в ее дом «туристов».

В Винницах вообще с радостью откликаются на просьбу поговорить о вепсах. У винницких церквей мы и пяти минут не простояли, как нас поймал еще один местный краевед Михаил Курилов. Сначала завел в едва живой храм, где при советской власти был склад макулатуры, потом утащил пить чай к себе домой. За чаем он сожалел, что жена не напекла калиток — это главное местное угощение, а жена Михаила — победитель конкурса вепсских пекарей. Он долго и подробно рассказывал об истории края, о языке.

— Новгородцы, придя на земли, где селились вепсы, стали ставить свои погосты. Это и способ насадить свою веру, и место для сбора податей, — объяснил Курилов.

А в целом все как у всех: деревни, помещики, революция, репрессии, раскулачивание, забытая на несколько десятилетий национальность. С конца 1930-х вепсов в паспортах стали записывать русскими. «Чудь» превратилась в обычных советских людей. И только в конце XX века о корнях вновь стали вспоминать. Сегодня быть редким вепсом даже модно.

240 на троих
Вепсы-язычники приняли православие в X веке. Приняли без конфликтов, без сопротивления. Вепсом, например, был один из почитаемых в России святых Александр Свирский. Он родился в 1448 году в деревне на Ояти и до принятия монашеского пострига был Амосом.

Но, крестившись, вепсы не забыли своих языческих богов и духов — домовых, водяных, лесных. К хозяину леса Ижану они и сейчас обращаются, уходя за грибами.

До сих пор в деревнях живут нойды — вепсские колдуны. Традиционно нойдами были мужчины, но многие не вернулись с Великой Отечественной войны. Тогда колдовское ремесло переняли женщины.
Чужим о них сейчас не рассказывают. Сколько мы ни искали нойда, все они удивительным образом «заканчивались» за пару лет, месяцев или даже дней до нашего приезда — умирали, уезжали, заболевали и старели.

— Раньше они тут были, которые умели исцелять. Но теперь таких нет, мы лечимся таблетками. Проще и быстрее, — заверила нас Клавдия Еремеевна из вепсской деревни Немжа. Ее подруга рассказала страшную историю из былых времен, как колдунья сделала так, чтобы ее отец не вернулся с войны. И никто в деревне не сомневался, что виновата именно она — нойд.
Немжа всего в 10 километрах от Винниц. Раньше здесь жило больше 300 человек, а теперь люди в деревне появляются по расписанию: три раза в неделю — почта, три — автолавка для 30 оставшихся немжинцев.

— Старики умирают. Работы нет. Как молодежь не уедет, если работы нет: леспромхоз закрыли, лесхоз закрыли, совхоз закрыли, почту закрыли, магазин закрыли, медпункт закрыли, — перечисляют вепсянки Людмила Михайловна, Клавдия Еремеевна и Тамара Григорьевна — одни из последних жительниц деревни. Они знакомы почти всю жизнь. Даже возраст считают на троих — недавно им исполнилось 240 лет.
«Немжинские хозяюшки»: Тамара Евсеева, Людмила Попова и Клавдия Никонова
поют переведенную на вепсский песню «Под окном черемуха колышется»
(в оригинале романс «Сердце девичье» на стихи Бориса Тимофеева)
На пенсии решили три подруги — бывший библиотекарь, директор Деревенского дома культуры и почтальон — решили заняться творчеством. Их коллектив называется «Немжинские хозяюшки». Бабушки выступают с вепсскими песнями и частушками. Костюмы, правда, приходится одалживать в Вепсском центре: все свои сокровища они давно отдали в музей.
Нежданные гости
Дорога по северному берегу Ояти — от Алеховщины до Винниц — неофициально называется самой красивой в Ленинградской области. Но развивать туризм здесь не спешат: в округе нет ни одной гостиницы или турбазы. Поэтому, если ты не хочешь ночевать в лесу, придется изворачиваться. В Ярославичах — одной из самых больших вепсских деревень — мы первым делом отправились в сельский магазин, продавцы быстро определили нас на ночлег к тете Гале. Это неважно, что мы им всем никто —оставить двух девушек ночью на дороге нельзя. О деньгах не было и речи.

История хозяйки мало отличается от тех, что мы уже слышали днем: родилась в соседней деревне, вышла замуж, работала в колхозе, дети давно живут в городе.

Утром мы проснулись от разговоров на кухне. Говорили на чистом вепсском. К тете Гале зашла соседка, потом два брата-близнеца лет 30, живущие тем, что нанимаются на поденную работу в деревне. Стоило высунуть нос из-за занавески на кухню, как все вмиг перешли на русский.

Утром тетя Галя кормит завтраком (макароны с курицей) и все пытается объяснить, что нет здесь ничего особенного, чтобы для этого кататься по округе несколько дней. Кажется, она смотрит на нас как на блаженных и советует подняться на ближайшую гору, там в деревне Лашково такие же живут — питерские.
Эколайфхак от вепсских бабушек
Фото 1: тётя Рая (слева) и тётя Галя живут в одном доме, каждая на своей половине.
Дети разъехались и теперь большую часть свободного времени они проводят вместе.
Фото 2: такой коврик из пакетов может служить десятилетиями

Про домотканые коврики вам расскажут как про уникальный символ народного быта в любом краеведческом музее. Современные вепсские бабушки пошли дальше — и это нужно показывать в музее. Они вяжут коврики из полиэтиленовых пакетов — реальный пример вторичного использования пластика, мечта экоактивистов.

Тетя Галя говорит, что лучше всего идут пакеты из-под хлеба, они цветастые, только жирные, их сначала надо постирать. А потом все как встарь — порезать, связать, смотать в клубочек.
«Свои» не приняли
До Лашково 15 минут на машине. Деревня стоит на макушке высокого холма, с которого открывается один из лучших видов Ленобласти, — внизу почти Альпы. Во втором доме от дороги живет Сергей — персонаж для этих мест легендарный. Про него нам рассказывали почти в каждой беседе, не заехать было нельзя. В фольклорном центре им гордятся: «Есть у нас и мужчины молодые». Бабушки про него нежно говорят: «Сереженька хороший, но странненький», переживают, что расстался с женой. Говорят, что та не выдержала деревенской жизни: однажды зимой отпросилась в город и не вернулась.
Про деревню художников
Деревню Лашково обживают петербургские художники. Она стоит на вершине холма, сверху вид на реку и дома – зимой почти швейцарские Альпы.

Александра Овсянникова еще в 2000-м купила там старый дом по тем временам за смешные 500 долларов. Снесла внутри перегородки, сделала большую студию. По заброшенным домам собрала прялки, горшки, кадки, лапти и прочие забытые наследниками символы ушедшей эпохи. На стенах картины Александры. «Мочалки в бане» и правда списаны с мочалок в бане. А в сенях огромный холст «Болото», которое впечатлило художницу, когда она ездила по окрестностям.

Рядом с Александрой филиал петербургского модернистского музея «Пушкинская-10». Владелица одной из студий купила участок с лучшим видом на вепсские «Альпы», поставила там дом-контейнер, провела воду, канализацию, как в лучший шале, устроила теплый пол. Соседи говорят, что особо оценили новую технологию деревенские мыши: они зимовали на нем, как на лучшем курорте.
Сергей Крылов возле своего дома в деревне Лашково
Сергей Крылов родился и прожил все сознательные годы в Петербурге. По образованию политолог. За плечами — философский факультет СПбГУ, но по профессии никогда не работал.

— У нас политологами работают без нужного образования, а такие, как я, наоборот, места не находят, — говорит Сергей.

В итоге он чем только ни занимался: продавал металлопластиковые окна, модульные перегородки, был охранником. А в 34 года осознал себя вепсом.
— Есть выражение такое: если русского поскрести, можно татарина найти. Так в оригинале? Я поскреб, нашел вепса. Появилась идея фикс выучить язык, завести хозяйство, семью, – говорит Сергей.

Сейчас ему чуть за 40, хотя выглядит не старше 25. В деревню Лашково он переехал в 2013-м. Даже день точно помнит — 16 апреля: «А 1 мая в хозяйстве уже были коза, 12 кур, петух, два кота и собака».

Вепсы под русской «оболочкой» нашлись и с материнской, и с отцовской сторон. Бабка и прабабка были из этих мест. Но тех деревень, а уж тем более тех домов, нет и в помине. Избу Сергей искал через интернет. Нашел по цене сильно подержанного авто. Вести хозяйство учился по YouTube.

– Конечно, розовые очки были, не совсем верно представлял, что я реально могу. То есть, если ты ничего тяжелее шариковой ручки в жизни не поднимал, выжить в деревне, конечно, для тебя непростое испытание. Бывают исключения, но не я…
Деревня Лашкоко, в которой поселился Сергей Крылов
Первым испытанием стал дом. Судя по документам, он простоял почти век, но к приезду Сергея начал сдавать: гнить и проседать.

— Я думал, что сам смогу поднять дом. Или если не сам, то найду людей за деньги, — говорит Крылов. — Но людей так и не удалось найти. Я называю это бизнесом по-вепсски. Людям говоришь: «Вот деньги, помогите, и вместе сделаем». И все люди: «Ой, я старый», «Спина болит», или другие причины находятся. Я сам себя считаю вепсом, хоть и седьмая вода на киселе, с большим уважением отношусь к вепсскому народу, но бизнес вепсы вести не умеют, это правда.
Вторым испытанием стало хозяйство. Сергей держал коз, овец, поросенка, кур, пчел. Освоил русскую печь, которую увидел первый раз в жизни: закинул все, что нашел в чугунок, оставил вариться, почти как в мультиварке.

Тяжелее всего далась заготовка мяса.

— Первые два раза я приглашал местных, потом стыдно стало. Завел — режь. Это очень неприятно. Тяжело, когда сам растишь. В такие моменты накачиваешь себя сначала (не алкоголем, я к нему равнодушен) эмоционально: надо вспомнить, как этот козленок заходил к тебе в огород, как он пакостил, как он тебе яблони обглодал. Так себя готовишь, потом быстро выходишь, делаешь и все. Не скажу, что всегда все проходило идеально. Но последнее время довольно быстро управлялся.

С бытом Сергей все-таки смог освоиться, но стать здесь полностью своим ему не удалось. Изучать «родной» язык Сергей начал еще в Петербурге, но тот язык, которому учат в городе, и тот, на котором говорят настоящие вепсы, — разные. Политолог понимает, по его оценкам, процентов 65 из того, что говорят бабушки в деревнях. Но ответить уже не получается.

Первые годы он с удовольствием знакомился с местными, объезжал соседние деревни, ходил на чаепития в фольклорный центр, бабушки смотрели на него с любопытством. Друзей среди мужчин найти оказалось сложнее.

— Они либо выпивают, либо далеки от всего этого [возрождения вепсской культуры]. Они могут прекрасно говорить по-вепсски, но стесняются своего происхождения. К сожалению, советская власть переломила хребет вепсскому народу. Я общался, спрашивал: «Была же перепись населения, к вам приходили переписчики, и кем вы записались, вепсами?» — «Нет, русскими». — «Но вы же вепсы!» — «Ну да» — «А почему записались русскими?» — «Не знаю».

Сам-то Сергей записался бы вепсом. И язык бы учил дальше. И культуру бы возрождал. Но этого странного питерского парня тру-вепсы отказываются принимать как своего.

— Если ты здесь родился, если известна твоя история, родословная, то ты вепс, и мы будем с тобой, как с вепсом. А если ты приехал откуда-то, то, что бы ты ни говорил про свои корни, ты русский. То есть про меня можно сказать, что я чужой среди своих и свой среди чужих. Вепсы своих поддерживают. Вепс вепса не выдаст, а русского — запросто. Например, в первый или второй год моей жизни в деревне в соседних Ярославичах обнесли магазин. Криминалиста первым делом направили именно ко мне. Он приехал, переписал паспортные данные, наводящие вопросы задавал, подразумевалось, что это я обнес. Кто ж еще? Остальные свои, — вспоминает Сергей.

Год назад он сдался и уехал зимовать ближе к городу. Из всего хозяйства оставил только пчел: они оказались ему особо дороги.
Про бабу Таню
В одной из деревень Приоятья живет 93-летняя баба Таня. Последняя из всей деревни, когда-то большой и шумной. Про нее рассказывают, что был и муж, и сын, но все умерли. Сын – в деревенской драке, муж, как все, ушел раньше жены. Так она осталась одна. Еще есть племянник в Подпорожье. Навещает старушку. И три раза в неделю приезжает соцработник, привозит продукты и лекарства. Бабе Тане столько и не нужно, но «это же работа для женщины, пусть работает».

Знаком с ней и Сергей.

– Она плохо слышит. Но, если к ней обращаться по-вепсски, она слышит лучше, чем по-русски, – рекомендует он бабу Таню.

– Молодой парень. Один тут шатается. Чего сюда приехал? Люди все в городе. А он говорит: «Куплю лошадь». Нет уже ни у кого лошадей, у всех машины. Чего и приехал? Все молодые нашли работу и уехали, – отзывает о Сергее баба Таня.
Литературный новояз
У вепсов нет особых внешних черт. Если и были, то остались в IX веке. По лицу вы никак не отличите вепса от русского, украинца, а может быть, ижорца из соседнего района Ленобласти. Имена и фамилии тоже давно среднерусские. Краеведы, конечно, могут долго рассказывать про уникальные рисунки — «совершенно особые» завитки и клеточки, которыми вепсы украшали одежду и рушники. Но все это тоже осталось в далеком прошлом, и сейчас все одеваются в одних магазинах.
Язык — то немногое, что чудом сохранилось и отличает вепсов от остальных. Он принадлежит к прибалтийско-финской группе, близок к карельскому (народа карелы) и эстонскому. Недалек от финского, поэтому во время Великой Отечественной вепсов использовали как переводчиков с эстонского и финского.

Почти тысячелетие вепсы благополучно жили без письменности. Облагодетельствовать азбукой их решила молодая советская власть. В 1931 году ленинградские ученые придумали вепсам алфавит на основе латиницы и записали известные слова. В Союзе начали выпускать учебники на вепсском и готовить учителей.

В 1937-м все резко закончилось. Немногочисленных вепсских интеллигентов репрессировали. Язык в школах запретили. Учебники изъяли.

Учебник 1936 года. Фото финно-угорских библиотек России fulr.karelia.ru
Вепсский вновь стал исключительно устным. На нем говорили дома, в семье. Шаг за порог — и весь разговор на русском. Поэтому детям приходилось специально учить язык к школе. Правда, некоторых жизнь заставляла сделать это раньше.

— Когда нужда придет, и не заметишь, как выучишь, — рассказывает жительница Винниц Алевтина Шустрыгина. В пятилетнем возрасте она повредила глаз. Случай был непростой, поэтому ребенка на кукурузнике отправили в Ленинград. Родители остались дома.
Алевтина Шустрыгина на крыльце своего дома
— Я не знала ни одного русского слова, — вспоминает Алевтина. — И как только врачи со мной общались? Там я пролежала месяц, и весь мой детский умишко был направлен на то, чтобы выучить язык — там же дети, все разговаривают, а я что? Когда папа приехал меня забрать, я уже выучила язык. Дети-то в деревне все мне обрадовались, а я не знаю вепсского языка. Я забыла! Наверное, сутки или двое я молчала, не говорила ни по-вепсски, ни по-русски. Потом снова заговорила по-вепсски, забыла русский. Пришлось через два года в школе заново его учить, но там уже было легче.
С конца 1980-х вновь началось создание литературного вепсского языка. Теперь уже его разработка и внедрение идет из карельского Петрозаводска, где создали первое Общество вепсской культуры. Снова появились книги, была даже газета на вепсском. В 1991 году в Карелии вышли учебники для первого класса. И если в русской азбуке на первой странице все привыкли видеть арбуз, то вепсская начинается со слова ahven – окунь.

Но есть проблема. Новый язык создан искусственно. В оригинале язык был разным у северных, средних и южных вепсов. Более того, в каждой деревне мог быть свой говор. И носители языка до сих пор говорят так, как выучились в своей деревне. Литературный новояз в этой ситуации – как еще один говор, вроде и буквы те же, а не понять.

— Северный диалект у нас в Ленинградской области почти полностью вымер. Остались западные говоры среднего диалекта. На нем говорят в Ярославичах, Курбе, Озёрах, Немже, — рассказывает кандидат филологических наук, доцент РГПУ им. Герцена Игорь Бродский. — Южный диалект остался в Лодейнопольском районе, но он очень сильно отличается от среднего. А литературный язык, который придумали в Петрозаводске, основан на восточных говорах средних вепсов, которые в свое время были просто лучше всего изучены в Вологодской области. Но это не тот язык, на котором еще говорят в Ленобласти. В Озёрах его не понимают.

Ученый считает победоносное насаждение нового вепсского языка ошибкой. Пока его радостно преподают новичкам, пока отчитываются о достижениях и показывают книжки на нововепсском, старые диалекты умирают.

— О каком возрождении культуры может идти речь, если нам предлагают возрождать культуру XVIII–XIX веков, патриархальной общины, давно канувшей в лету? Этой культуры нет и не будет. И в то же время нет попыток футуристического осмысления вепсской культуры, — возмущен Бродский.
Хороший вечер
Yesterday на вепсском языке
Вепсский язык, как объясняют носители, в XX веке в семьях был бытовым. За советские годы забылись многие песни, сказания, частушки. Сейчас это наверстывают, в том числе, переводя на вепсский русский фольклор. Поет бабушка что-то на непонятном языке, а ты узнаешь «Рябинушку» или репертуар Надежды Кадышевой. Дошли до того, что на вепсском перепели Yesterday The Beatles, только слова новые придумали — про «хороший вечер».
Так создаются легенды
— А «Ветер с моря дул» на вепсском языке? Как вам такое? — не скрывает возмущения Вячеслав Васильев. Сам-то он под гармошку поет то вепсскую песню про рыбалку, то про состарившегося бобра, которого карп укусил за нос. Как на севере вепсского края все отправляют знакомиться с Сергеем, так на юге — с Вячеславом.
Руководитель вепсского ансамбля VarastA Вячеслав Васильев поет вепсскую песню про состарившегося бобра
«Вепсский юг» — это деревни в Тихвинском и Бокситогорском районах, глубокая периферия по сравнению с Винницами. Тут нет фольклорного лоска, а вепсов чаще называют «чухарями». В поселках еще рассказывают, как они наводили порчи, болезни, разрушали семьи. Объяснения, зачем они это делали, правда, народная память не сохранила.
— Нас забыли напрочь, — говорит коренной вепс Васильев. — У нас в области скажи «вепсы», сразу ответят: «А, это там, в Винницах…» А нас как бы и нет. Я помню насмешки в школе. Нам запрещали говорить даже на перемене по-вепсски. Хотя до того я слышал по-русски только отдельные слова, когда к родителям приезжали гости — дальние родственники из города. И мне было смешно слушать их русскую речь.

После школы родители отправили его учиться в город. И вепс стал успешным юристом. 30 лет прожил в Ленинграде-Петербурге, пока не потянуло обратно в деревню. Вернулся, починил родительский дом, недавно завел коня — будет растить его «под соху», чтобы поля и огороды пахать, пока косит ему сено косой. По хозяйству хлопочет молодая жена Анна, тоже вепсянка.

Окончательно переехать в деревню Васильев пока не готов: остались дела в городе. Оттуда к нему часто приезжают друзья. Говорят, что в доме юриста уютно и хорошо, как в детстве у бабушки.
Фото 1: часовня в Боброзере теперь одна из главных достопримечательностей.
Фото 2: тот самый камень, представления о происхождении которого в деревне сильно расходятся
Помимо сельского хозяйства, юрист увлечен двумя вещами: собственным народным ансамблем Varasta (он считает его самым правильным, поскольку коллектив строго следит за репертуаром и делает все по канонам) и строительством церквей. Одна из них стоит в центре деревни Боброзеро. Дверь всегда открыта. Внутри немного икон, брошюры, свечи — все на доверии. Перед алтарем из деревянного пола выступает плоский серый камень.
— Помню, тут еще старая часовня стояла, потом на ее месте магазин сделали, а камень этот всегда лежал, не выкинули, — рассказывает встреченная в деревне старушка.
— Что она помнит? Камень? С самого своего детства? Ну-ну, — саркастически замечает Вячеслав. — Я этот камень году в 1997-м принес от дома моей бабушки.

В соседней Радогощи вышло еще интереснее. Там Вячеслав выстроил «часовню» над источником. Правда, источник — водораспределительная колонка, куда вода подается с водокачки, но это детали.

— Местные жаловались, что зимой трудно воду из этой колонки брать — вокруг нарастает лед. Построил сначала будку, чтобы там сугробы не образовывались. А потом мне женщина сказала, что в Боброзере-то часовня есть, а у них в Радогощи ничего нет. И тогда я сделал купол с крестом и поставил над колонкой, — объясняет Вячеслав.

Как и все, Вячеслав рассказал нам про не вовремя исчезнувших нойдов. В одной из соседних деревень незадолго до нашего приезда пропал пожилой мужчина — ушел в лес по тропинке и не вернулся. На поиски приезжали спасатели, полиция, волонтеры, но так и не нашли пропавшего.

— Я помню, что так и раньше бывало — люди терялись в лесу. И всякий раз местные без всяких призывов шли их искать, а нойды вставали и читали свои молитвы, и человек возвращался. К бабушке, которая знала заговоры, родственники обязательно шли. А в этот раз о таком никто и не подумал, — печалится Вячеслав.
«Чухарь самый настоящий»
Мы искали вепсов уже пятый день. От нас самым волшебным образом ускользали нойды, уходили в мир иной те, «кто помнил и знал». В пятницу мы стояли в Боброзере и смотрели на часовню, построенную питерским юристом Вячеславом, когда с песней из репертуара Высоцкого из зарослей иван-чая с коробом на плечах вылез Витя.

— Кого ищете, ребята?

— Вепсов.

— Так вы нашли, что искали, — я вепс, последний вепс, чухарь самый настоящий. Сейчас я вам такое покажу…
Нойда мы так и не нашли, но Витя сам предложил нам погадать. Ничего хорошего не обещал
Ему 47 лет. Он только что вернулся из леса, где собирал ягоду, и у него большие планы на остаток дня. Ягоду он меняет на деньги, которые через 20 минут меняет на «товар» в соседней деревне. «Товаром» торгует фермерша: вечером — молоком, днем — водкой. Молоко Витю не интересует. Он считает так: по бутылке водки на мужчину, одну отдать (брал в долг), по полбутылки на нас — мы же девочки, много не пьем, а угостить надо, две банки тушенки на закуску.

«Мы, чухари, — лесной народ», — приговаривает Витя, предлагая бесплатный авторский тур по болотам и родным местам.

Он очень хочет показать нам настоящую глушь. Сокрушается, что мы не можем задержаться на пару дней.

Мы бредем за вепсом под перезвон бутылок в его рюкзаке. Он придает Вите сил. «Последний вепс» охотно рассказывает о своей жизни: мать из раскулаченных, отец — баламут, скитался с семьей по деревням, брат умер 60 дней назад. Еще была жена Таня, она умерла в 2014-м.

— Вот как солнце светит и вдруг погасло, так и мне стало в один миг все ненужно, когда ее не стало. Я просто живу и жду момента, когда я с ней встречусь. Я ее очень любил, — едва не со слезами говорит настоящий чухарь.

Впрочем, он еще достаточно молод и вполне готов искать подругу на оставшийся отрезок жизни. Поэтому вскоре с одной из нас он переходит в режим «легкий флирт». «Что это за украшение такое у тебя на зубах?» Витя никогда не видел брекетов.

Витя обыденно проходит мимо лодки-долбленки: «Да, это Толька на ней плавает».

— Скоро доберемся до Острова. Раньше деревню вода со всех сторон омывала, а потом ушла, а Остров остался, — ведет экскурсию Витя. — Здесь раньше много домов было. Тут вот баба Маша жила. Другой раз я иду из магазина, она выйдет на крыльцо: «Витя, зайди». — «Да мне в деревню надо». — «Ну зайди». Она одна жила, ей поговорить хотелось. Чаем напоит, поговорим.
Про вепсскую лодку-долбленку
Ее делали из цельного ствола дерева. Традиционный материал – осина. Мастера присматривали подходящее дерево сильно заранее – иногда за 10–20 лет до начала работы.

Саму лодку мастер делал за два дня. Не срубая дерево, он у корней топором и пилой формировал корму, затем валил ствол в сторону воды, но не до конца, и уже на весу делал нос, удаляя все лишнее. Дальше мастер раскрывал ствол, наливал в образовавшуюся чашу воду, а снизу разводил костер. За счет длительного кипения воды древесина размягчалась, и лодку можно было раскрыть. На второй день мастер приплывал на ней в деревню.
Про бабу Машу
От бабы Маши осталось платье в цветочек. Оно до сих пор висит на печке, сползающей в подвал дома, крыша у которого давно обвалилась. На подоконнике книга. На комоде – заварочный чайник в горошек и гребенка. На столе раскрытый зонтик. На стене ключ от замка, который уже не найти.

Баба Маша была последней, кто жил в деревне. Когда уже никого не осталось, баба Маша высматривала проходившего мимо – в еще более глухую деревню – Витю и зазывала его на чай, чтобы полчаса поговорить. Витя и рассказал о бабе Маше. Наверное, он последний, кто о ней помнит.
Вымершие деревни зарастают травой по грудь и кажутся островами среди дикого поля
Справа от дома бабы Маши избушка бабы Нюры — тот же тлен и безысходность: разбросанные по полу фотографии, на которых все еще живы, оклады без икон (вынесли то ли родня, то ли «черные» собиратели), печь в пол-избы.

— А вот тут, если вы верующие, остановимся и помолимся, — предлагает Витя. — Эта часовня поставлена не просто так. Под ней есть камень, на котором отпечатки следов Иисуса Христа, после воскресения уже он их оставил. Я их самолично видел. Но часовня закрыта на замок. Она старая, тысяча семьсот какого-то года, а крышу новую пацаны уже делали.
У часовни Витя достает бутылку: «Эх, водка запотела. Прости меня, Матерь Божия». Витя крестится, потом делает глоток из горла, не морщится, не закусывает, еще раз извиняется перед всеми.

Витя пьет не первый день, и от одного глотка мы начинаем его терять. Внезапно он переключается на политику, заявляет, что от Путина ему ничего не надо, неожиданно вспоминает Политковскую: «Это же они ее убили?» Тема вепсов оказывается исчерпана, и мы принимаем сложное решение расстаться. Витя уходит в чащу собирать морошку. В этом году хороший урожай ягод, «чухарь» знает, где их искать. «Последний из вепсов» скрывается в чаще. Лес принимает его. А нас — нет.

Мы уныло топаем домой — лес, болото, мертвые деревни, болото, третий раз выливаем воду из сапог.
Текст, фото: Елена Михина, Юлия Паскевич
Коллажи: Нина Фрейман
Оставить комментарии к материалу вы можете здесь.