Межрегиональный интернет-журнал «7x7» Новости, мнения, блоги
  1. Горизонтальная Россия
  2. «90% поражений и 10% хороших новостей». Историк Павел Гнилорыбов — о трендах и проблемах градозащиты в 2019 году 

«90% поражений и 10% хороших новостей». Историк Павел Гнилорыбов — о трендах и проблемах градозащиты в 2019 году 

Записала Екатерина Малышева
Коллаж Кирилла Шейна
Поделитесь с вашими знакомыми в России. Открывается без VPN

Москвовед, экскурсовод и автор Telegram-канала «Архитектурные излишества» Павел Гнилорыбов рассказал «7x7» о проблемах, с которыми сталкивались градозащитники в 2019 году. Чем запомнился уходящий год и почему градозащитное движение в России становится все более актуально — в обзоре «7х7».

«Мы вышли из круга „моя квартира — мой подъезд“»

В 2019 году мы увидели, что все большее количество людей хотят заниматься городской средой и своими городами. Все больше из них выходят из проклятого круга «моя квартира — мой подъезд» и занимаются своим районном и своим населенным пунктом. Градозащитники с гордостью говорят, что раньше приходилось «раскачивать» народ. Сейчас люди охотнее и сознательнее участвуют в общественных слушаниях и градозащитных историях.

На общественные слушания люди ходят чаще в Москве, Петербурге и городах-миллионниках. В среднем это одна-полторы тысячи человек. Для Европы это немного. Но это больше, чем ходило в предыдущие годы. Уровень их образованности и источников информации, кстати, тоже заметно растет. 

Но часто люди не обладают компетенциями и просто хотят искренне помочь. А как — не знают. Проходят сроки, принимаются документы, исправлять их уже нельзя, или новую экспертизу власть заказывать не будет. В итоге мы тоже разводим руками. Это и проблема власти — информирование о работах недостаточное. Мало кто читает районные газеты и сайты, где все печатается по закону. Очень часто волна возмущения начинается только тогда, когда наступает последний этап общественных слушаний.

Собрание в рамках публичных слушаний по строительству двух десятиэтажных домов в центре Смоленска

Собрание в рамках публичных слушаний по строительству двух десятиэтажных домов в центре Смоленска. Фото Алены Хлимановой

 

Просвещение чиновников

Все больше чиновников и архитекторов стали участвовать в профильных форумах, где могут соприкоснуться с мировыми практиками. Главная проблема наших чиновников из года в год — «мы нигде не были, мы ничего не видели». Если строят какую-то дрянь в регионах, они это обосновывают столичным опытом: «вот я в Москву ездил, там есть парк „Зарядье“, я все посмотрел». Сейчас Минстрой стал выпускать сборники лучших практик благоустройства, и чиновник может хотя бы полистать альбом и ткнуть пальцем в духе «давайте сделаем, как здесь». 

Но тут тоже горе от ума бывает: мы же тащим все красивое. Пытаемся внедрить опыт стран и городов, которые нам не подходят. Чиновники любят у нас ездить в Южную Корею, Китай, Сингапур, Гонконг. Да, нам тоже нужно поселить, условно говоря, 25 миллионов человек на ограниченной территории. Но в юго-восточных странах совершенно другая страна и население, этот опыт подходит нам очень ограниченно.

 

Попытка «оседлать» общественников — не панацея 

Довольно большой вес в 2019 году приобрели разного рода советы при Минкульте и комитетах по охране памятников. Где-то они имеют реальную силу, а где-то — номинальны. На примере Оренбурга я вижу, как жители интересуются каждой новой скульптурной формой, которую установили, идет постоянный диалог [с властью]. Если это ненужный долгострой — его убирают, если умная остановка не работает — с ней моментально разбираются, если два месяца исторический дом стоит без крыши — с ним тоже что-то решают. Да, компромиссы всегда уродливы, и кое-чем приходится поступиться.

Но массовый тренд 2019 года — это попытка «оседлать» общественников и вести их в стойло окологосударственной конюшни. Это как раз псевдоконсультативные органы, которые имеют максимум совещательные функции. Их корочка может произвести впечатление разве что при вызове наряда полиции. Я не говорю, что это плохо, но это и не панацея. 

Жители Тюменской области выстроились в живую цепь в знак протеста против застройки лога реки Тюменки. Госзакупку в итоге отменили

Жители Тюменской области выстроились в живую цепь в знак протеста против застройки лога реки Тюменки. Госзакупку в итоге отменили. Фото Никиты Кифорука

 

Низовые инициативы

Современная российская градозащита, к счастью, многогранна. Это и Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры (ВООПИК), и низовое движение — [проект общественного мониторинга памятников Верхневолжья] «Тверские своды», казанские и петербургские градозащитники, которые стали отдельным движением.

В некоторых регионах, конечно, наоборот — полное молчание и даже преступное пособничество. Среди антилидеров — Калининградская область, где домам старой немецкой и прусской постройки массово отказывают в государственной защите. Или Бурятия, где госорган по охране памятников решил разом снять с баланса 23 деревянных дома в центре Улан-Удэ.

В 2019 году на базе Агентства по управлению и использованию памятников истории и культуры (АУИПИК) и по инициативе исследовательского проекта «МосПромАрт» появился совет по промышленному наследию, который взял в фокус своего внимания краснокирпичные постройки начала XX века.

 

В списках не значится

Важная проблема года, с которой мы столкнулись, — очень старые реестры объектов исторического наследия. Они давно не обновлялись, поэтому федеральные списки часто не совпадают с региональными. На наших глазах чиновники сносят красивый дом, при этом в реестре ОКН он не значится, а полиция не поможет остановить снос. Собственник такого здания может делать с ним что хочет — его же нет в реестрах, — а в глазах людей этот дом ценный.

В Москве в этом году было около 20 таких сносов, все 20 мы считаем преступными. Но состав преступления де-юре можно найти только в трех, потому что только три из них были памятниками. И это еще одна магистральная линия 2019 года. Старое наследие разрушается, а на подходе у нас новый пласт наследия, который мы еще не осмыслили. Но у нас в регионах нет денег не то что на реставрацию — нет денег даже на обновление этих списков.

Памятники архитектуры времен Автономной индустриальной колонии (АИК) «Кузбасс», действовавшей в 1920-е годы, в Кемеровской области

В Кемерове активисты пытаются сохранить архитектурное наследие голландского архитектора Йоханнеса Бернардуса ван Лохема. Фото Андрея Новашова

Наше наследие волнует мир

Иностранцам российская история и архитектура гораздо интереснее, чем нам самим. В России этот интерес прививают с большим трудом даже в столицах. Но много исследователей приезжают к нам из-за рубежа, ахают: путеводители издали, а сами объекты находятся в ужасном состоянии. Наше наследие настолько волнует мир, что он начинает искать деньги. Всемирный банк реконструкции и развития (МБРР) нашел три миллиарда рублей для Выборга, два миллиарда для Торжка, два, кажется, еще для Старой Руссы. 

Градозащитники сражаются за пять миллиардов рублей на грантовых конкурсах — например, неплохо помогает тут российский конкурс малых городов и исторических поселений. Но людям надо не пять, а 50 или 500 миллиардов. Масштабы выделяемых средств и реальных нужд несопоставимы. У подполковников разных служб находят больше, чем в год выделяется на эти грантовые конкурсы. 

Активист из Йошкар-Олы на деньги президентского гранта восстановит наличники на старинных домах в Марий Эл

Активист из Йошкар-Олы на деньги президентского гранта восстановит наличники на старинных домах в Марий Эл. Фото Павла Старикова

 

Ограниченный потолок

У чиновника или даже активиста есть некий «потолок» объектов, которые нужно охранять. Они ограничиваются либо конструктивизмом, либо сталинским ампиром. Его даже лучше у нас в России понимают: дома, которые строили пленные немцы, с неплохими коммуникациями, с лепниной. Иногда их даже ставят на охрану. Но дальше — полный мрак, потому что у нас есть советские мозаики, есть памятники модернизма 60–80-х годов. А их как будто нет. 

Но тренд года все же в том, что конструктивизм стал восприниматься как массовый и поп-стиль. Для меня год прошел на противопоставлении: 100 лет назад родился конструктивизм — и 100 лет назад у немцев появился баухаус. Но то, куда ушли немцы и куда ушли мы, — это два разных вектора, небо и земля.

 

«Государство ведет себя как Цербер» 

Быть собственником исторического здания — это ворох охранных обязательств. В России это сейчас морока. Чтобы отреставрировать, надо приложить неимоверные усилия. Собственника, которой проявил интерес к такому зданию, надо целовать в макушку, брать и проводить по всем кругам «государственного ада».

Государство должно явно дотировать такие инициативы: льготы для владельцев исторического жилья, налоговые послабления, юридическая помощь, субвенции. Есть регионы, где собственника «облизывают», стараются создать режим «одного окна»: это Татарстан, Нижегородская область. Но таких регионов немного, скорее, они — исключение. 

В Брянской области женщина уже опустила руки, когда реставрировала здание XVIII века. У нас же, вместо того чтобы по-человечески понять, государство ведет себя как Цербер и включает режим бюрократа. Если раньше было 2000 усадеб, то сейчас 500–600. А что с ними случилось? Они просто простояли несколько сезонов без крыши под снегом и дождем. 

Субботник активистов «Том Сойер Феста на Вятке» возле Китайского домика в Кирове

Субботник активистов «Том Сойер Феста на Вятке» возле Китайского домика в Кирове. Фото Марии Старцевой

 

Темпы развития общества отстают от темпов реставрации

С одной стороны, у нас есть волонтеры — но волонтеры с кисточками и минимальными инструментами в руках. А с другой стороны — памятники XVIII века, у которых рушатся колонны. Наше общество должно расти параллельно с реставрацией, а мы не успеваем за темпами разрушения исторического наследия. 

Но надежда есть: появляется церковное волонтерство, есть общественники — и не просто градозащитные инициативы, а мастерские и школы, где людей учат работать с деревом. Есть экспертный совет по малым городам — эксперты приезжают, находят «жемчужины» края, возникают ассоциации красивых деревень, которые привлекают поток туристов. 

Все больше промышленных территорий становятся объектами пресловутой хипстерской экономики. Люди начали продумывать экономику наследия. Раньше они если и впрягались в восстановление усадьбы, то рассчитывали только на свадебные фотосессии. А сейчас в тренде событийный туризм. В качестве примера — Лесной терем Асташово Костромской области. Волонтерский туризм, туризм впечатлений — тут я бы сказал, прямо двух-, трехкратный рост: каждому хочется прикоснуться к истории.

 

Усадьба крестьянина Мартьяна Сазонова в д. Асташово Костромской области

Усадьба крестьянина Мартьяна Сазонова в д. Асташово Костромской области. Фото Евгения Иванова

 

Что делать с деревянным жильем

Проблема не только года, но и десятилетия — мы так и не поняли, что делать с деревянным жильем. Власть искренне не понимает, зачем ей эти «гнилушки», которые являются интереснейшим ансамблем жизни российских городов перед самой революцией. Я, когда приезжаю в российский город, уютнее всего чувствую себя именно в таких районах. Да, у нас сохраняют отдельные объекты, а надо сохранять кварталами.

В программах восстановления комфортной среды восстановление исторической среды идет последним вагончиком. Любую копейку из Москвы пытаются заткнуть на самое ветхое и аварийное. Потом — инфраструктура, а потом и до «гнилушек» ваших доберемся. Есть статья [в Уголовном кодексе РФ] — доведение человека до самоубийства. Знаменитое «труп будет, тогда и приходите». А почему-то нет такой статьи, как доведение памятника до самоубийства. Жители часто возмущаются, что вода в подвале стоит, плесень и кровля прохудилась. Им не до исторического наследия. Но если за зданием не следить 100 лет, оно не перестает быть менее ценным, чем просто ветхое и аварийное жилье.

Люди в регионах идут на конфликт с чиновниками только в случае очень большого напряжения. В случае тех же деревянных домов у градозащитников остается один канал связи с властью — поднять крышки кастрюль и громко бумкнуть. 2019 год стал годом протеста и годом, скорее, гражданского цехового и профильного протеста. Профессиональные градозащитники, конечно, понимают, что градозащита — это 90% поражений и 10% хороших новостей. Но ответственность перед прошлыми и будущими поколениями заставляет не опускать руки. [Архитектор, реставратор памятников древнерусского зодчества] Петр Барановский, например, действовал при любом режиме. Ведь при любой власти памятники горят и разрушаются одинаково. Но нам, градозащитникам, всегда будет мало. Это мы тоже понимаем.

 

Дом рок-поэтесси Янки Дягилевой в Новосибирске

Новосибирцы спасают дом рок-поэтессы Янки Дягилевой. Фото Андрея Новашова

 

Топ событий в градозащите

Запомнился петрозаводский градозащитник Василий Калюта, который весной 2019 года вышел защищать финский сарай, построенный в 1946–1947 годах военнопленными, и который устроил лежачий пикет на морозе под пледом. Самая успешная кампания — по защите дома Булошникова в Москве. Она была выстроена по всем канонам градозащиты: работа в поле, работа в сети, работа с лидерами общественного мнения. В итоге кампания получила 20 тысяч живых подписей от Калининграда до Курильских островов. Запомнилась защита Бадаевского завода в Москве (к зданию хотели пристроить стеклянные ножки). Из негативных событий: снос Дома культуры в Энгельсе под Саратовом. Спикер Госдумы Вячеслав Володин до сих пор не может решить ситуацию. 

Материалы по теме
Комментарии (0)
Мы решили временно отключить возможность комментариев на нашем сайте.
Стать блогером
Свежие материалы
Рубрики по теме
Градозащита